ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА 1799 г.
Из книги Е.Тарле "Наполеон"

Наполеон отплыл из Египта с твердым и непоколебимым намерением низвергнуть Директорию и овладеть верховной властью в государстве. Предприятие было отчаянное. Напасть на республику, "поставить точку к революции", начавшейся взятием Бастилии больше десяти лет назад, сделать все это, даже имея в своем прошлом Тулон, Вандемьер, Италию и Египет, представляло ряд страшных опасностей. И начались эти опасности, едва только Наполеон покинул берег завоеванного им Египта. За 47 дней пути во Францию были близки и, казалось, неизбежны встречи с англичанами, и в эти страшные минуты, по словам наблюдавших, один только Бонапарт оставался спокоен и отдавал с обычной энергией все нужные приказания. Утром 8 октября 1799 г. корабли Наполеона пристали к бухте у мыса Фрежюс, на южном берегу Франции. Для того чтобы понять, что произошло в 30 дней, между 8 октября 1799 г., когда Бонапарт ступил на французскую землю, и 9 ноября, когда он стал повелителем Франции, нужно напомнить в нескольких словах о положении, в котором находилась страна в тот момент, когда она узнала, что завоеватель Египта вернулся.

После переворота 18 фрюктидора V года (1797 г.) и ареста Пишегрю директор республики Баррас и его товарищи, казалось, могли рассчитывать на те силы, которые поддержали их в этот день: 1) на новые собственнические слои города и деревни, разбогатевшие в процессе распродажи национального имущества, церковных и эмигрантских земель, в подавляющем большинстве боявшиеся возвращения Бурбонов, однако мечтавшие об установлении прочного полицейского порядка и сильной центральной власти, и 2) на армию, на солдатскую массу, тесно связанную с трудовым крестьянством, ненавидевшим самую мысль о возврате старой династии и феодальной монархии.

Но в два года, прошедшие между 18 фрюктидора V года (1797 г.) и осенью 1799 г., обнаружилось, что Директория потеряла всякую классовую опору. Крупная буржуазия мечтала о диктаторе, о восстановителе торговли, о человеке, который обеспечит развитие промышленности, принесет Франции победоносный мир и крепкий внутренний "порядок"; мелкая и средняя буржуазия - и прежде всего купившее землю и разбогатевшее крестьянство - желала того же; диктатором мог быть кто угодно, только не Бурбон.

Парижские рабочие после массового разоружения их и направленного на них свирепого террора в прериале 1795 г., после ареста в 1796 г. и казни Бабефа и ссылки бабувистов в 1797 г., после всей политики Директории, направленной всецело на защиту интересов крупной буржуазии, особенно спекулянтов и казнокрадов, - эти рабочие, продолжая голодать, страдать от безработицы и от дороговизны, проклиная скупщиков и спекулянтов, конечно, ни в малейшей степени не были склонны защищать Директорию от кого бы то ни было. Что касается пришлых рабочих, поденщиков из деревень, то для них действительно был только один лозунг: "Мы хотим такого режима, при котором едят" (un regime ou l"on mange). Эту фразу полицейские агенты Директории частенько подслушивали в предместьях Парижа и докладывали своему обеспокоенному начальству.

За годы своего правления Директория неопровержимо доказала, что она не в состоянии создать тот прочный буржуазный строй, который был бы окончательно кодифицирован и введен в полное действие. Директория за последнее время показала свою слабость и в другом. Восторги лионских промышленников, шелковых фабрикантов по поводу завоевания Бонапартом Италии, с ее громадной добычей шелка-сырца, сменились разочарованием и унынием, когда в отсутствие Бонапарта явился Суворов и в 1799 г. отнял Италию у французов. Такое же разочарование овладело и другими категориями французской буржуазии, когда они увидели в 1799 г., что Франции становится все труднее бороться против могущественной европейской коалиции, что золотые миллионы, которые Бонапарт присылал в Париж из Италии в 1796-1797 гг., в большинстве расхищены чиновниками и спекулянтами, обкрадывающими казну при попустительстве той же Директории. Страшное поражение, нанесенное Суворовым французам в Италии при Нови, смерть французского главнокомандующего Жубера в этой битве, отпадение всех итальянских "союзников" Франции, угроза французским границам - все это окончательно отвратило от Директории буржуазные массы города и деревни.

Об армии нечего и говорить. Там давно вспоминали об уехавшем в Египет Бонапарте, солдаты открыто жаловались, что голодают из-за всеобщего воровства, и повторяли, что их зря гонят на убой. Внезапно оживилось всегда тлевшее, как уголь под пеплом, роялистское движение в Вандее. Вожди шуанов, Жорж Кадудаль, Фротте, Ларош-Жаклен, поднимали снова и Бретань и Нормандию. В некоторых местах роялисты дошли до такой смелости, что кричали иногда на улице: "Да здравствует Суворов! Долой республику!" Целыми тысячами бродили по стране уклонившиеся от воинской повинности и поэтому принужденные покинуть родные места молодые люди. Дороговизна росла с каждым днем вследствие общего расстройства финансов, торговли и промышленности, вследствие беспорядочных и непрерывных реквизиций, на которых широко наживались крупные спекулянты и скупщики. Даже когда осенью 1799 г. Массена разбил в Швейцарии при Цюрихе русскую армию Корсакова, а другая русская армия (Суворова) была отозвана Павлом, то и эти успехи мало помогли Директории и не восстановили ее престижа.

Если бы кто пожелал выразить в самых кратких словах положение вещей во Франции в середине 1799 г., тот мог бы остановиться на такой формуле: в имущих классах подавляющее большинство считало Директорию со своей точки зрения бесполезной и недееспособной, а многие - определенно вредной; для неимущей массы как в городе, так и в деревне Директория была представительницей режима богатых воров и спекулянтов, режима роскоши и довольства для казнокрадов и режима безысходного голода и угнетения для рабочих, батраков, для бедняка-потребителя; наконец, с точки зрения солдатского состава армии Директория была кучкой подозрительных людей, которые оставляют армию без сапог и без хлеба и которые в несколько месяцев отдали неприятелю то, что десятком победоносных битв завоевал в свое время Бонапарт. Почва для диктатуры была готова.

13 октября (21 вандемьера) 1799 г. Директория уведомила Совет пятисот - "с удовольствием", было сказано в этой бумаге,- что генерал Бонапарт вернулся во Францию и высадился у Фрежюса. При неистовой буре рукоплесканий, радостных криках, нечленораздельных воплях восторга все собрание народных представителей встало, и стоя депутаты долго выкрикивали приветствия. Заседание было прервано. Как только депутаты вышли на улицу и распространили полученное известие, столица, по словам свидетелей, как бы внезапно сошла с ума от радости: в театрах, в салонах, на центральных улицах неустанно повторялось имя Бонапарта. Одно за другим прибывали в Париж известия о неслыханной встрече, которую оказывает генералу население юга и центра во всех городах, через которые он проезжал, направляясь в Париж. Крестьяне выходили из деревень, городские депутации одна за другой представлялись Бонапарту, приветствуя его как лучшего генерала республики. Не только он сам, но и никто вообще не мог себе перед этим даже и вообразить такой внезапной грандиозной, многозначительной манифестации. Бросалась в глаза одна особенность: в Париже войска гарнизона столицы вышли на улицу, как только была получена весть о высадке Бонапарта, и с музыкой прошли по городу. И нельзя было вполне точно уяснить, кто именно дал приказ об этом. И был ли вообще дан такой приказ, или дело сделалось без приказа?

16 октября (24 вандемьера) генерал Бонапарт прибыл в Париж. Директории оставалось просуществовать еще три недели после этого прибытия, но ни Баррас, которого ждала политическая смерть, ни те директора, которые помогли Бонапарту похоронить директориальный режим, не подозревали еще в тот момент, что развязка так близка и что до установления военной диктатуры сроки нужно исчислять уже не неделями, но днями, а скоро и не днями, а часами.

Проезд Бонапарта по Франции от Фрежюса до Парижа уже явно показал, что в нем видят "спасителя". Были торжественные встречи, восторженные речи, иллюминации, манифестации, делегации. Крестьяне, горожане провинций выходили ему навстречу. Офицеры, солдаты восторженно приветствовали своего полководца. Все эти явления и все эти люди, которые, как в калейдоскопе, сменялись перед Бонапартом, пока он ехал в Париж, еще не дали ему полной уверенности в немедленном успехе. Важно было, что скажет столица. Гарнизон Парижа с восторгом приветствовал полководца, вернувшегося со свежими лаврами завоевателя Египта, победителя мамелюков, победителя турецкой армии, покончившего с турками как раз перед самым отъездом из Египта. В высших кругах Бонапарт сразу почувствовал крепкую опору. В первые дни также обнаружилось, что подавляющая масса буржуазии, особенно из числа новых собственников, относится к Директории явно враждебно, не доверяет ее дееспособности ни во внутренней, ни во внешней политике, откровенно боится активности роялистов, но еще больше трепещет перед брожением в предместьях, где рабочим массам только что был нанесен Директорией новый удар: 13 августа, по требованию банкиров, Сийес ликвидировал последний оплот якобинцев - Союз друзей свободы и равенства, насчитывавший до 5000 членов и имевший 250 мандатов в обоих советах. Что опасность и справа и слева, а главное, слева, лучше всего может предотвратить Бонапарт - в это сразу и твердо поверили буржуазия и ее вожди. К тому же еще совсем неожиданно обнаружилось, что в самой пятичленной Директории нет никого, кто был бы способен и имел возможность оказать серьезное сопротивление, даже если бы Бонапарт решился на немедленный переворот. Ничтожные Гойе, Мулен, Роже-Дюко были вообще не в счет. Их и в директора провели именно потому, что никто и никогда не подозревал за ними способности произвести на свет какую-нибудь самостоятельную мысль и решимости раскрыть рот в тех случаях, когда Сийесу или Баррасу это казалось излишним.

Считаться приходилось только с двумя директорами: Сийесом и Баррасом. Сийес, прогремевший в начале революции своей знаменитой брошюрой о том, чем должно быть третье сословие, был и остался представителем и идеологом французской крупной буржуазии; вместе с ней он скрепя сердце перенес революционную якобинскую диктатуру" вместе с ней горячо одобрял и свержение якобинской диктатуры 9 термидора и прериальский террор 1795 г. против восставшей плебейской массы и вместе с этим же классом искал упрочения буржуазного порядка, считая директориальный режим для этого абсолютно негодным, хотя сам и был одним из пяти директоров. На возвращение Бонапарта он смотрел с упованием, но до курьеза глубоко ошибался в личности генерала. "Нам нужна шпага",- говорил он, наивно воображая, что Бонапарт будет только шпагой, а строителем нового режима будет он, Сийес. Мы сейчас увидим, что вышло из этого плачевного (для Сийеса) предположения.

Что касается Барраса, то это был человек совсем другого пошиба, другой биографии, другого склада ума, чем Сийес. Он, конечно, был умнее Сийеса уже потому, что не был таким надутым и самоуверенным политическим резонером, каким был Сийес, который был не то что просто эгоистом, а был, если можно так выразиться, почтительно Влюблен в самого себя. Смелый, развратный, скептический, широкий в кутежах, пороках, преступлениях, граф и офицер до революции, монтаньяр при революции, один из руководителей парламентской интриги, создавший внешнюю рамку событий 9 термидора, центральный деятель термидорианской реакции, ответственный автор событий 18 фрюктидора 1797 г.- Баррас всегда шел туда, где была сила, где можно было разделить власть и воспользоваться материальными благами, которые она дает. Но в отличие, например, от Талейрана он умел ставить жизнь на карту, как поставил ее перед 9 термидора, организуя нападение на Робеспьера; умел прямо пойти на врага, как он пошел против роялистов 13 вандемьера 1795 г. или 18 фрюктидора 1797 г. Он не просидел, как притаившаяся мышь, в подполье при Робеспьере подобно Сийесу, ответившему на вопрос, чем он занимался в годы террора: "Я оставался жив". Баррас сжег свои корабли давно. Он знал, как его ненавидят и роялисты и якобинцы, и не давал пощады ни тем, ни другим, сознавая, что и он не получит пощады ни от тех, ни от других, если они победят. Он очень не прочь был помочь Бонапарту, если уж тот вернулся из Египта, к сожалению, здравый и невредимый. Он сам бывал у Бонапарта в эти горячие предбрюмерские дни, подсылал к нему для переговоров и все пытался обеспечить за собой местечко повыше и потеплее в будущем строе.

Но уже очень скоро Наполеон решил, что Баррас невозможен. Не то что не нужен: умных, смелых, тонких, пронырливых политиков, да еще на таком высоком посту, было вовсе не так много, и пренебрегать ими было бы жаль, но Баррас именно сделал себя невозможным. Его не только ненавидели, но и презирали. Беззастенчивое воровство, неприкрытое взяточничество, темные аферы с поставщиками и спекулянтами, неистовые и непрерывные кутежи на глазах люто голодавших плебейских масс - все это сделало имя Барраса как бы символом гнилости, порочности, разложения режима Директории. Сийеса же, напротив, Бонапарт обласкал с самого начала. У Сийеса и репутация была лучше и сам он, будучи директором, мог при переходе своем на сторону Бонапарта сообщить всему делу какой-то будто бы "законный вид". Его Наполеон тоже, как и Барраса, до поры до времени не разочаровывал, а приберегал, тем более что Сийес должен был понадобиться на некоторый срок еще и после переворота.

В эти же дни к генералу явились два человека, которым суждено было связать свои имена с его карьерой: Талейран и Фуше. Талейрана Бонапарт знал давно, и знал как вора, взяточника, бессовестного, но и умнейшего карьериста. Что Талейран продает при случае всех, кого может продать и на кого есть покупатели, в этом Бонапарт не сомневался, но он ясно видел, что Талейран теперь его не продаст директорам, а, напротив, ему продаст Директорию, которой он почти до самого последнего времени служил в качестве министра иностранных дел. Талейран дал ему много ценнейших указаний и сильно торопил дело. В ум и проницательность этого политика генерал вполне верил, и уже та решительность, с которой Талейран предложил ему свои услуги, была хорошим для Бонапарта предзнаменованием. На этот раз Талейран прямо и открыто пошел на службу к Бонапарту. То же самое сделал Фуше. Министром полиции он был при Директории, министром полиции он собирался остаться и при Бонапарте. У него была - это знал Наполеон - одна ценная особенность: очень боясь за себя в случае реставрации Бурбонов, бывший якобинец и террорист, вотировавший смертный приговор Людовику XVI, Фуше, казалось, давал достаточные гарантии, что он не продаст нового властелина во имя Бурбонов. Услуги Фуше были приняты. Крупные финансисты и поставщики откровенно предлагали ему деньги. Банкир Колло принес ему сразу 500 тысяч франков, и будущий властелин ничего решительно против этого пока не имел, деньги же брал особенно охотно - пригодятся в таком тяжелом предприятии.

В эти горячие три с половиной недели - между приездом в Париж и государственным переворотом - Бонапарт видел у себя многих людей и очень много полезнейших (для дальнейшего) наблюдений сделал над ними. А им (кроме Талейрана) почти всем казалось, что этот блистательный вояка и рубака, к тридцати годам уже одержавший столько побед, взявший столько крепостей, затмивший всех генералов, в делах политических, гражданских не очень много смыслит и что можно будет не без успеха им руководить. Вплоть до развязки во все эти дни собеседники и помощники Бонапарта воображали себе какого-то другого, а вовсе не его. И он сам делал все от него зависящее, чтобы в эти опасные недели его принимали за кого-то другого. Преждевременно показывать львиные когти было не к чему. Испытанный им прием простоты, прямоты, непосредственности, некоторой как бы незатейливости и даже ограниченности был им обильно пущен в ход в течение всей первой половины брюмера 1799 г. и вполне удался. Будущие рабы считали своего будущего властелина случайным удобным орудием. Они даже не скрывали своего отношения к нему. Он-то ведь знал, что истекают последние дни, когда люди еще могут с ним говорить, как равные с равным, и он знал, как важно, чтобы они сами об этом пока не подозревали. Но, как и всегда, он и тут оставался главнокомандующим, дающим общую директиву начинающемуся делу. Так ловко и умело держал он себя в эти подготовительные недели, что не только армия, но и рабочие предместья посмотрели в первый момент на совершившееся как на переворот слева, как на спасение республики от роялистов. "Генерал Вандемьер приехал из Египта, чтобы снова спасти республику",- вот как говорили (и вот какой легенды добивался Бонапарт) и до и после переворота.

Государственный переворот, доставивший Бонапарту неограниченную власть, называется обыкновенно для краткости переворотом 18 брюмера (9 ноября), хотя на самом деле он был только начат 18-го, а решающее действие произошло на другой день -19 брюмера, т. е. 10 ноября 1799 г.

Все дело было крайне облегчено тем, что не только два директора (Сийес и Роже-Дюко) были в игре, но третий (Гойе) и четвертый (Мулен) были совсем сбиты с толку и кругом обмануты пронырливым и хитрейшим Фуше, решившим заработать себе на готовящемся перевороте портфель министра полиции. Оставался Баррас, который все еще льстил себя надеждой, что без него не обойдутся, и который решил придерживаться выжидательной тактики. В Совете пятисот, в Совете старейшин много влиятельных депутатов чуяли заговор, некоторые даже знали о нем наверное; многие, точно ничего не зная, сочувствовали, полагая, что дело скорее всего сведется к персональным переменам.

Роли были окончательно распределены лишь вечером накануне 18 брюмера. Дело началось с утра 18 брюмера. Утром, с 6 часов, дом Бонапарта и прилегающая улица стали наполняться генералитетом и офицерством. Из парижского гарнизона к этому дню оказалось 7000 человек, на которых Бонапарту вполне можно было положиться, и около 1500 солдат особой стражи охранявшей Директорию и оба законодательных собрания - Совет пятисот и Совет старейшин. Не было оснований предполагать, что и солдаты особой стражи воспротивятся Бонапарту с оружием в руках. И все-таки в высшей степени важно было замаскировать с самого начала истинный характер предприятия, не дать возможности "якобинской", т. е. левой, части Совета пятисот призвать в решающий миг солдат "на защиту республики". Для этого все и было организовано так, что выходило, будто сами законодательные собрания призывают Бонапарта к власти. Собрав около себя 18 брюмера на рассвете тех генералов, на которых он мог особенно положиться (Мюрата и Леклера, женатых на его сестрах, Бернадотта, Макдональда и несколько других), и много офицеров, пришедших по его приглашению, он их уведомил, что настал день, когда необходимо "спасать республику". Генералы и офицеры вполне ручались за свои части. Около дома Бонапарта уже выстроились стройные колонны войск. Бонапарт ждал декрета, который его друзья и агенты пока проводили в наскоро созванном с утра Совете старейшин.

Так как Совет старейшин был в значительной своей части представлен средней и крупной буржуазией, то здесь некий Корнэ, человек, преданный Бонапарту, заявил о "страшном заговоре террористов", о близкой гибели республики от этих коршунов, готовых ее заклевать, и т. д. Эти туманные и пустозвонные фразы, ничего не конкретизируя, никого не называя, кончались предложением немедленно вотировать декрет, по которому, во-первых, заседания Совета старейшин, а также и Совета пятисот (которого даже и не спросили) переносятся из Парижа в Сен-Клу (городок в нескольких километрах от столицы) и, во-вторых, подавление "страшного заговора" поручается генералу Бонапарту, который и назначается начальником всех вооруженных сил, расположенных в столице и ее окрестностях. Наскоро этот декрет был вотирован как теми, которые знали, для чего этот декрет предназначен, так и теми, для кого это было полной неожиданностью. Протестовать не посмел никто. Сейчас же этот декрет был переслан Бонапарту.

Зачем понадобилось Бонапарту перед удушением обоих законодательных собраний перенести их для этой операции в Сен-Клу? Тут сказывались воспоминания и впечатления великих революционных лет. В воображении этого поколения вставали грозные, теперь уже такие далекие, минуты, когда на всякое насилие рабочие предместья, плебейские массы отвечали немедленным выступлением, когда на угрозу разгона народных представителей звучали слова: "Скажите вашему господину, что мы здесь по воле народа и уступим только силе штыков", и когда господин не посмел послать штыки, а сами штыки обратились против Бастилии; вспоминалось, как народная масса покончила с полуторатысячелетней монархией, как раздавлены были жирондисты, как в последний раз, в прериале 1795 г., народ носил на пике голову члена термидорианского Конвента и показывал ее оцепеневшим от ужаса другим членам Конвента... Как ни был уверен в себе Бонапарт, но сделать в Париже то, что он решил сделать, показалось ему все-таки не так безопасно, как в маленьком местечке, где единственным большим зданием был дворец - один из загородных дворцов старых французских королей.

Начало дела было разыграно именно так, как желал Бонапарт: фикция законности была соблюдена, и он на основании декрета объявил войскам, что они отныне поставлены под его команду и должны "сопровождать" оба совета в Сен-Клу.

Он повел войско прежде всего в Тюильрийский дворец, где заседал Совет старейшин, окружил его и вошел в зал заседаний в сопровождении нескольких адъютантов. Говорить публично (не с солдатами) он никогда не умел, ни до, ни после этого эпизода. Он произнес несколько не очень связных слов. Присутствующие запомнили фразу: "Мы хотим республику, основанную на свободе, на равенстве, на священных принципах народного представительства... Мы ее будем иметь, я в этом клянусь". Но дело было уже не в ораторских эффектах. Именно в этот день и суждено было надолго замолкнуть парламентскому красноречию, которое играло такую роль в революционной Франции. Затем он вышел на улицу. Перед ним была авангардная часть приведенного им войска, встретившая его бурными приветственными кликами. Тут разыгралась новая неожиданная сцена. К нему приблизился некто Ботто, посланный от Барраса, который очень беспокоился, что Наполеон до сих пор не позвал его.

Увидя Ботто, генерал громовым голосом закричал, обращаясь к нему как к представителю Директории: "Что вы сделали из той Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир - я нахожу войну! Я вам оставил итальянские миллионы, а нахожу грабительские законы и нищету! Я вам оставил победы - я нахожу поражения! Что вы сделали из ста тысяч французов, которых я знал, товарищей моей славы? Они мертвы!" Дальше шло повторение слов о том, что он стремится к республике, основанной "на равенстве, морали, гражданской свободе и политической терпимости".

Директория (т. е. верховная исполнительная власть республики) была ликвидирована без малейших затруднений, даже не пришлось никого ни убить, ни арестовать: Сийес и Роже-Дюко сами были в заговоре, Гойе и Мулен, видя, что все пропало, поплелись за войсками в Сен-Клу. Оставался Баррас, к которому Бонапарт отрядил Талейрана с поручением "убедить" Барраса немедленно подписать заявление о своей отставке. Убедившись, что Бонапарт решил обойтись без него, Баррас сейчас же подписал требуемое, заявив, что он хочет вообще покинуть политическую жизнь и удалиться в свое имение под сень деревенской тишины, и тут же под конвоем взвода драгун был отправлен на новое местожительство. Так навсегда исчез с политической сцены Баррас, всех до сих пор удачно обманывавший, а теперь вдруг обманутый в свою очередь.

Итак, Директория была ликвидирована. К вечеру 18 брюмера квесторы обоих законодательных собраний были уже в Сен-Клу. Оставалось ликвидировать и эти собрания, и хотя Совет старейшин и Совет пятисот, окруженные гренадерами, гусарами и драгунами Бонапарта, были всецело в его руках, но он хотел повести дело так, чтобы оба совета сами признали свою непригодность, сами распустили себя и передали власть Бонапарту. Это стремление осуществить свой план в каких-то законных формах в общем вовсе не было свойственно Наполеону. Но на этот раз все-таки до самого конца нельзя было быть вполне уверенным, что среди солдат не возникнет сумятицы, нерешительности, если с самого начала откровенно будет заявлено о насильственном уничтожении конституции. Значит, следовало, поскольку это может помочь и ускорить дело, вести его мирно. А если нельзя будет мирно, тогда - и только тогда - броситься в штыки. 30 тысяч боевых товарищей Бонапарта были в Египте, где оккупировали страну. Из солдат итальянского похода налицо были не все. Приходилось считаться и с людьми, не знавшими его лично и которых он тоже пока не знал.

Распоряжения Бонапарта по дислокации войск между Парижем и Сен-Клу были отданы и выполнены с раннего утра. Население Парижа с любопытством следило за передвижениями батальонов, за длинным кортежем карет и пешеходов, следовавших из столицы в Сен-Клу. О состоянии рабочих предместий доносили, что там идет обыденная работа и не заметно никаких признаков волнения. В центральных кварталах кое-где раздавались крики: "Vive Bonaparte!", но в общем настроение было скорее выжидательное. Далеко не все депутаты выехали в Сен-Клу 18-го числа; большинство отложило отъезд до 19 брюмера, когда, собственно, и было назначено первое заседание.

Когда наступил этот второй и последний день государственного переворота, у генерала Бонапарта были некоторые довольно серьезные опасения. Конечно, уже к вечеру 18 брюмера из трех высших учреждений два были ликвидированы: Директория не существовала. Совет старейшин показал себя покорным, готовым к самоликвидации. Но оставалось еще уничтожить палату народных представителей, т. е. Совет пятисот. А в этом Совете пятисот около 200 мест занимали якобинцы, члены распущенного Сийесом Союза друзей свободы и равенства. Некоторые из них, правда, готовы были продаться из корысти или покориться из боязни, но были люди и другого закала - были обломки великих революционных бурь, были люди, для которых взятие Бастилии, низвержение монархии, борьба с изменниками, "свобода, равенство или смерть" не были пустыми звуками. Были такие, которые не очень ценили ни свою, ни чужую жизнь и которые говорили, что, где можно, там следует истреблять тиранов гильотиной, а там, где нельзя,- кинжалом Брута.

В течение всего 18 брюмера левая ("якобинская") группа собиралась на тайные совещания. Они не знали, что предпринять. Агенты Бонапарта - а у него и в этой группе оказались свои шпионы - не переставали сбивать их с толку, утверждая, что дело идет не о мерах против якобинцев, а лишь о способе преодолеть роялистскую опасность. Якобинцы слушали, верили и не верили, и когда утром 19 брюмера они собрались на заседание во дворце Сен-Клу, то между ними преобладала растерянность. Но и гнев в некоторых из них накипал все больше и больше. Утром 19-го генерал Бонапарт в открытой коляске, эскортируемый кавалерией, выехал из Парижа в Сен-Клу. За ним ехали его приближенные.

Когда он прибыл в Сен-Клу, то узнал, что среди депутатов Совета пятисот многие уже открыто негодуют, что они, увидя, какая масса войск окружает дворец, горячо возмущены непонятным для них, нелепым, внезапным перенесением их заседаний из столицы в "деревню" Сен-Клу (так называли это маленькое местечко), и открыто говорят, что теперь они вполне уже сообразили, каков замысел Бонапарта. Передавали, что они называют его преступником и деспотом, а чаще всего - разбойником. Бонапарта это встревожило, он произвел смотр войскам и остался доволен.

В час дня во дворце Сен-Клу открылись в разных залах заседания обоих советов. Бонапарт и его приближенные ждали в соседних залах, пока оба совета вотируют нужные декреты, поручающие генералу Бонапарту выработку новой конституции, а затем разойдутся. Но час проходил за часом,- даже Совет старейшин не решался, и в нем проявлялись растерянность и запоздалое робкое желание противодействовать затеянному беззаконию. Надвигались сумерки ноябрьского вечера. Бонапарту нужно было решиться действовать немедленно, иначе всему затеянному им делу грозил провал. В четыре часа дня он вдруг вошел в зал Совета старейшин. Среди мертвого молчания он произнес еще более сбивчивую и путаную речь, чем накануне. Смысл был тот, что он требует быстрых решений, что он приходит к ним на помощь, чтобы спасти их от опасностей, что на него "клевещут, вспоминая Цезаря и Кромвеля", что, напротив, он хочет спасти свободу, что правительства сейчас не существует. "Я не интриган, вы меня знаете; если я окажусь вероломным, будьте вы все в таком случае Брутами!" Таким образом, он приглашал их заколоть его, если он посягнет на республику. Бонапарту стали отвечать, его стали заглушать. Он произнес несколько угроз, напомнил, что располагает вооруженной силой, и вышел из зала Совета старейшин, так и не добившись того, чего желал, т. е. декрета о передаче ему власти. Дело поворачивалось плохо. Дальше должно было пойти еще хуже: предстояло объясняться с Советом пятисот, где гораздо скорее мог найтись среди якобинской части собрания в самом деле подражатель Брута. За Бонапартом пошло несколько гренадер. Но их было слишком мало на случай массового нападения на Бонапарта, а этого очень и очень можно было ожидать. За ним шел, между прочим, генерал Ожеро, бывший под его начальством в эпоху завоевания Италии. Перед самым входом в зал Бонапарт круто обернулся и сказал: "Ожеро, помнишь Арколе?" Бонапарт напомнил ту страшную минуту, когда он бросился прямо под австрийскую картечь со знаменем в руках брать Аркольский мост. И в самом деле, приближалось нечто похожее. Он открыл дверь и показался на пороге. Неистовые, яростные, гневные вопли встретили его появление: "Долой разбойника! Долой тирана! Вне закона! Немедленно вне закона!" Группа депутатов бросилась на него, несколько рук протянулось к нему, его схватили за воротник, другие пытались схватить его за горло. Один депутат изо всей силы ударил его кулаком в плечо. Низкорослый, тогда еще худой, никогда не отличавшийся физической силой, нервный, подверженный каким-то похожим на эпилепсию припадкам, Бонапарт был полузадушен возбужденными депутатами. Несколько гренадер успели окружить изрядно помятого Бонапарта и вывести его из зала. Возмущенные депутаты возвратились на места и яростными криками требовали голосовать предложение, объявлявшее генерала Бонапарта вне закона.

В этот день в Совете пятисот председательствовал родной брат Наполеона, Люсьен Бонапарт, бывший тоже в заговоре. Это обстоятельство весьма способствовало успеху предприятия. Бонапарт, придя в себя после ужасной сцены в зале, решил бесповоротно разогнать Совет пятисот открытой силой, но предварительно он постарался извлечь из Совета пятисот своего брата, что и удалось ему без особого труда. Когда Люсьен Бонапарт оказался рядом с Наполеоном, тот предложил ему, чтобы он, Люсьен, в качестве председателя обратился к фронту выстроенных войск с заявлением, якобы жизнь их начальника в опасности, и с просьбой "освободить большинство собрания" от "кучки бешеных". Последние сомнения в законности дела, если таковые еще были у солдат, исчезли. Раздался грохот барабанов, и гренадеры, предводимые Мюратом, беглым шагом вошли во дворец.

Согласно показаниям очевидцев, пока грохот барабанов быстро приближался к залу заседаний, среди депутатов раздавались голоса, предлагавшие сопротивляться и умереть на месте. Двери распахнулись, гренадеры с ружьями наперевес вторглись в зал; продолжая двигаться по залу беглым шагом, но в разных направлениях, они быстро очистили помещение. Неумолкаемый барабанный бой заглушал все, депутаты ударились в повальное бегство. Они бежали через двери, многие распахнули или разбили окна и выпрыгнули во двор. Вся сцена продолжалась от трех до пяти минут. Не ведено было ни убивать депутатов, ни арестовывать. Выбежавшие в двери и спасшиеся через окна члены Совета пятисот оказались среди войск, со всех сторон подходивших к дворцу. На секунду заглушивший барабаны громовой голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадерам: "Вышвырните-ка мне всю эту публику вон!" (Foutez-moi tout се monde dehors!), звучал в их ушах не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из них, как мы знаем из воспоминаний, всю их жизнь.

Бонапарту пришла в голову еще одна мысль, может быть, подсказанная ему его братом Люсьеном. Солдатам вдруг ведено было наскоро изловить нескольких разбежавшихся депутатов и привести их во дворец, после чего решено было составить из пойманных таким путем лиц "заседание Совета пятисот" и приказать им вотировать декрет о консульстве. Несколько перепуганных, промокших и продрогших депутатов были захвачены кто на дороге, кто на постоялом дворе, приведены во дворец, и тут они сейчас же сделали все, что от них требовалось, а затем уже были окончательно отпущены с миром, вотировав, кстати, и собственный свой роспуск.

Вечером в одной из слабо освещенных зал дворца Сен-Клу Совет старейшин тоже издал без прений декрет, которым вся власть над республикой передавалась трем лицам, названным консулами. На эти должности были назначены Бонапарт, Сийес и Роже-Дюко, ибо стать единоличным владыкой формально Бонапарт в этот момент считал еще нецелесообразным, но что фактически его консульство будет самой полной диктатурой, он уже предрешил. Он знал также, что два его товарища ни малейшей роли играть не будут и что разница между ними лишь та, что немудрящий Роже-Дюко уже сейчас убежден в этом, а глубокомысленный Сийес еще пока этого не подозревает, но скоро убедится.

Франция была у ног Бонапарта. В два часа ночи три новых консула принесли присягу в верности республике. Поздно ночью Бонапарт уехал из Сен-Клу. С ним в коляске ехал Бурьен. Бонапарт был угрюм и до самого Парижа не проронил почти ни одного слова…

18-19 брюмера VIII года Республики (9-10 ноября 1799 года) во Франции произошёл государственный переворот, в результате которого была лишена власти Директория, и было создано новое временное правительство во главе с тремя консулами - Наполеоном, Роже Дюко и Сийесом. Это событие считается концом Великой французской революции (1789 – 1799).

Ранним утром 18 брюмера (9 ноября) к особняку на улице Шантарен (дому Наполеона Бонапарта) стали съезжаться высшие офицеры французских вооруженных сил. Среди них были полководцы, имена которых знала вся Франция: Моро, Макдональд, Бернадотт, Лефевр и др. Почти одновременно в Тюльири был собран Совет старейшин (французская верхняя палата законодательного собрания) под председательством Лемерсье. Совет был собран под влиянием слухов о якобы подготовленном якобинском заговоре, их распустил лидер умеренно-республиканской партии, директор Сийес. Он разработал свой собственный проект государственного устройства и вступил в союз с Наполеоном.

На собрании Совета депутат Корне рассказал о «грозном заговоре якобинцев», затем Ренье предложил принять декрет о перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу и о назначении популярного в обществе генерала Бонапарта командующим гарнизоном Парижа и округа. Бонапарт получил право принять все меры, которые необходимы для безопасности республики, всем гражданам предписывалось оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны. К народу Совет старейшин должен был обратиться с особым манифестом, в котором декретированные меры были оправданы необходимостью усмирить людей, стремящихся к тирании и тем обеспечить внутренний мир во Франции. Непосвященные в заговор депутаты были застигнуты врасплох и не стали возражать. Предложения Ренье были приняты единодушно.

В 8 часов утра к дому Наполеона прибыла карета, и официальные представители Совета торжественно вручили генералу высокие полномочия. Собравшимся высшим офицерам было объявлено, что Бонапарт принимает верховное командование. Бонапарт со своей блестящей свитой прибыл к Тюильрийскому дворцу, где генералов ожидали заранее стянутые туда полки. Всё шло гладко и легко. Не удалось только привлечь к заговору большинство членов Директории. Президент Директории Гойе проявил сообразительность и не прибыл к Наполеону, поспешив к Мулену, а затем вместе с ним к Баррасу (он был соучастником заговора, но в итоге оказался в числе проигравших).

Во дворце Наполеон Бонапарт произнёс перед Советом краткую речь. Он подчеркнул свою верность республиканским принципам. Двое директоров - Сийес и Роже-Дюко, по предварительному уговору, подали в отставку и открыто поддержали движение. Баррас, оказавшись без поддержки и всеми покинутый, убедившись, что игра проиграна, без возражений подписал заранее подготовленный и принесённый Талейраном текст заявления об отставке. Остальные два директора - Гойе и Мулен были взяты под стражу и также сложили свои полномочия. В результате существовавшая в то время исполнительная власть была уничтожена. Директория прекратила своё существование. Бонапарт приказал верным ему генералам занять все важные объекты столицы: Ланну был поручен Тюильри, Мюрату – Бурбонский дворец, Мармону – Версаль и т. д.

Совет старейшин и Совет пятисот (нижняя палата французского законодательного собрания) должны были 19 брюмера собраться в Сен-Клу. В 12 часов дня обе палаты законодательного собрания собрались в Сен-Клу, Совет старейшин - в одной из зал дворца, совет пятисот - в оранжерее. За сутки, прошедшие с начала событий, депутаты «протрезвели» и стали задавать вопросы. Почему распущена Директория? О каком заговоре идёт речь? Зачем Наполеону предоставлены столь высокие полномочия? В каждом из советов было немало участников заговора. Так, Советом пятисот руководил Лусьен Бонапарт. Но им не удавалось взять руководство в свои руки и завершить переворот. Наоборот, среди депутатов крепла решимость, особенно в Совете пятисот, где преобладали якобинцы, изменить ход событий. Они предложили возобновить поголовную присягу на верность конституции III года.

Бонапарт, Сийес и их приближенные в это время располагались в просторных кабинетах первого этажа дворца в Сен-Клу, ожидая победных известий. Однако сообщения были неутешительны. Депутаты не спешили сформировать новое правительство и выражали сомнения по поводу необходимости и даже законности принятых вчера чрезвычайных решений. События неожиданно стали принимать опасный оттенок. Генерал Ожеро даже посоветовал Бонапарту поскорее сложить свои полномочия. В случае поражения Бонапарту и его сторонникам грозила смертная казнь.

Бонапарт, потеряв терпение, и прошёл в зал заседания Совета старейшин. Ему предоставили слово, и он произнес длинную речь, в которой повторял, что он не диктатор, не Цезарь, и не Кромвель, что он служит только Республике. Бонапарта прервали и стали требовать точных сведений о заговоре, доказательств, имен. Наполеон уходил от прямых ответов, только назвал Барраса и Мулена как зачинщиков. Это только усилило сомнения депутатов. Ничего не добившись, генерал покинул зал заседаний и вошёл в зал, где заседал Совет пятисот. Здесь его встретили намного хуже. Депутаты кричали: «Долой диктатора!», «Вне закона его!» и т. п. Наполеон был окружен разъярённой толпой, растерялся, его толкали, рвали одежду, и фактически его спас генерал Лефевр, который с возгласом: «Спасем нашего генерала!», приказал гренадерам вывести Наполеона из зала.

Мюрат, сохранивший полное присутствие духа, предлагал действовать жестко, по-солдатски. Наполеон сомневался, не мог ни на что решиться. Некоторое время он находился в состоянии растерянности. Ряды его сторонников быстро редели. Поражение было близким.

К вечеру, которая ситуация стала критической, к Наполеону вернулась его обычная энергичность. Он вместе с Мюратом и Люсьеном стал объезжать войска и выкрикивал, что его хотели убить, что в Совете пятисот собрались заговорщики. Солдаты сочувственно встретили его речи и Бонапарт подал Мюрату знак. Отряд гренадер с барабанным боем под началом Мюрата и Леклерка двинулся в зал заседаний Совета пятисот. Распахнув двери, Мюрат крикнул: «Вышвырните всю эту свору вон!» Среди депутатов не оказалось героев, они не оказали сопротивления, и зал быстро был очищен.

Переворот был завершен – законодательное собрание (Совет старейшин и Совет пятисот) были вычеркнуты из . Часть депутатов солдаты снова загнали в зал и они под диктовку приняли постановление о создании временной консульской комиссии в составе Бонапарта, Сийеса и Роже Дюко и двух комиссий, на которые возложили обязанность подготовить конституционные законы. На стенах зданий расклеивали объявления, составленные министром полиции Фуше, которые извещали горожан о произошедших важных событиях. В объявлениях парижанам сообщили, что генерал Бонапарт разоблачил контрреволюционный заговор в Совете пятисот, что на него было совершено покушение, но генерал спасен и законодательный корпус принял все меры для утверждения «триумфа и славы Республики».

Переворот 18-19 брюмера не встретил сопротивления ни власти, ни политических сил, ни народа. Наполеон Бонапарт фактически просто взял власть в свои руки. «Последние якобинцы» были разочарованы политикой Директории и не собирались защищать убийц Робеспьера и Бабефа, коррупционеров и спекулянтов, которые наживались на нужде народа. Они не хотели сражаться за такую власть. Они просто ушли в сторону, сохранив нейтралитет. Небольшая часть даже поддержала сторонников Наполеона. Народ также остался «безмолвным зрителем». Режим Директории полностью сгнил и закономерно рухнул, не оказав практически никакого сопротивления. Некоторые директоры сами приняли участи в перевороте, рассчитывая извлечь из него выгоды.

• 1789–1791
  
• 1791–1793
  
• 1793–1799
  
• 1799–1814
  Переворот Наполеона и установление империи
• 1814–1848
  
• 1848–1851
  
• 1851–1870
  
• 1870–1875
  Революция 1870 года и установление Третьей республики

В 1787 году во Франции начался экономический спад, постепенно перешедший в кризис: производство падало, французский рынок наводнили более дешевые английские товары; к этому добавлялись неурожаи и природные бедствия, приводившие к гибели посевов и виноградников. Кроме того, Франция очень много потратила на неудачные войны и поддержку американской революции. Доходов не хватало (к 1788 году расходы превышали доходы на 20 %), и казна брала займы, проценты по которым были для нее неподъемными. Единственным способом увеличить поступления в казну было лишить налоговых привилегий первое и второе сословия При Старом порядке французское общество делилось на три сословия: первое — духовенство, второе — дворянство и третье — все остальные. Первые два сословия обладали рядом привилегий, в том числе были освобождены от необходимости платить налоги. .

Попытки правительства отменить налоговые привилегии первых двух сословий провалились, встретив сопротивление дворянских парламентов Парламенты — до революции высшие суды четырнадцати областей Франции. До XV века существовал только Парижский парламент, затем появились остальные тринадцать. (то есть высших судов периода Старого порядка). Тогда правительство объявило о созыве Генеральных штатов Генеральные штаты — орган, включавший представителей трех сословий и созывавшийся по инициативе короля (как правило, для разрешения политического кризиса). Каждое сословие заседало отдельно и имело по одному голосу. , в которые входили представители всех трех сословий. Неожиданно для короны это вызвало широкий общественный подъем: публиковались сотни памфлетов, избиратели составляли наказы депутатам: мало кто стремился к революции, но все надеялись на перемены. Бедневшее дворянство требовало от короны финансовой поддержки, в то же время рассчитывая на ограничение ее власти; крестьяне протестовали против прав сеньоров и надеялись получить землю в собственность; среди горожан становились популярными идеи просветителей о равенстве всех перед законом и о равном доступе к должностям (в январе 1789 года вышла получившая широкую известность брошюра аббата Эммануэля Жозефа Сийеса «Что такое третье сословие?», содержавшая следующий пассаж: «1. Что такое третье сословие? - Всё. 2. Чем оно было до сих пор в политическом отношении? - Ничем. 3. Чего оно требует? - Стать чем-то»). Опираясь на идеи эпохи Просвещения, многие полагали, что высшей властью в стране должна обладать нация, а не король, что абсолютную монархию следует заменить ограниченной и что традиционное право должно быть заменено конституцией — собранием четко прописанных законов, единых для всех граждан.

Великая французская революция и установление конституционной монархии

Взятие Бастилии 14 июля 1789 года. Картина Жана Пьера Уэля. 1789 год

Bibliothèque nationale de France

Хронология


Начало работы Генеральных штатов


Провозглашение Национального собрания

Взятие Бастилии


Принятие Декларации прав человека и гражданина

Принятие первой французской конституции


5 мая 1789 года в Версале открылось заседание Генеральных штатов. По традиции при голосовании у каждого сословия было по одному голосу. Депутаты от третьего сословия, которых было вдвое больше, чем депутатов от первого и второго, потребовали индивидуального голосования, но правительство на это не пошло. Кроме того, вопреки ожиданиям депутатов, власти вынесли на обсуждение только финансовые преобразования. 17 июня депутаты от третьего сословия объявили себя Национальным собранием, то есть представителями всей французской нации. 20 июня они поклялись не расходиться, пока не будет выработана конституция. Еще через некоторое время Национальное собрание объявило себя Учредительным собранием, декларировав, таким образом, намерение учредить во Франции новый государственный строй.

Вскоре по Парижу пошел слух о том, что правительство стягивает к Версалю войска и планирует разогнать Учредительное собрание. В Париже началось восстание; 14 июля, рассчитывая захватить оружие, народ взял штурмом Бастилию. Это символическое событие считают началом революции.

После этого Учредительное собрание постепенно превратилось в высшую власть в стране: Людовик XVI, стремившийся любой ценой избежать кровопролития, рано или поздно утверждал любые его декреты. Таким образом с 5 до 11 августа все крестьяне стали лично свободными, а привилегии двух сословий и отдельных регионов были отменены.

Свержение абсолютной монархии
26 августа 1789 года Учредительное собрание одобрило Декларацию прав человека и гражданина. 5 октября толпа отправилась в Версаль, где находился Людовик XVI, и потребовала, чтобы король вместе с семьей перебрался в Париж и одобрил Декларацию. Людовик был вынужден согласиться — и во Франции перестала существовать абсолютная монархия. Это было закреплено в конституции, принятой Учредительным собранием 3 сентября 1791 года.

Приняв конституцию, Учредительное собрание разошлось. Законы теперь одобряло Законодательное собрание. Исполнительная власть осталась у короля, который превратился в чиновника, подчиняющегося воле народа. Чиновники и священники больше не назначались, а избирались; имущество церкви было национализировано и распродавалось.

Символы

«Свобода, равенство, братство
». Формула «Liberté, Égalité, Fraternité», ставшая девизом Французской Республики, впервые появилась 5 декабря 1790 года в непроизнесенной речи Максимилиана Робеспьера — одного из наиболее влиятельных французских революционеров, в 1789 году избранного в Генеральные штаты от третьего сословия.

Бастилия. К 14 июля в Бастилии, древней королевской тюрьме, находилось всего семь заключенных, так что ее штурм имел символический, а не прагматический смысл, хотя брали ее в надежде найти там оружие. По решению муниципалитета взятая Бастилия была разрушена до основания.

Декларация прав человека и гражданина. Декларация прав человека гласила, что «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», и объявляла естественными и неотъемлемыми права человека на свободу, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. Кроме того, она закрепляла свободу слова, печати и вероисповедания и упраздняла сословия и титулы. В качестве преамбулы она вошла в первую конституцию (1791 года) и до сих пор лежит в основе французского конституционного права, являясь юридически обязательным документом.

Казнь короля и установление республики

Последние мгновения жизни Людовика XVI. Гравюра по картине Чарльза Беназеча. 1793 год

Wellcome Library

Хронология


Начало войны с Австрией


Свержение Людовика XVI

Начало работы Национального конвента

Казнь Людовика XVI


27 августа 1791 года в саксонском замке Пильниц прусский король Фридрих Вильгельм II и император Священной Римской империи Леопольд II (брат жены Людовика XVI Марии-Антуанетты) под давлением эмигрировавших из Франции аристократов подписали документ, декларировавший их готовность оказать поддержку королю Франции, в том числе военную. Жирондисты Жирондисты — кружок, сложившийся вокруг депутатов от департамента Жиронда, выступавший за дальнейшие преобразо-вания, но придерживавшийся относительно умеренных взглядов. В 1792 году многие из них выступали против казни короля. , сторонники республики, воспользовались этим, чтобы склонить Законодательное собрание к войне с Австрией, которая была объявлена 20 апреля 1792 года. Когда французские войска начали терпеть поражения, в этом обвинили королевскую семью.

Свержение конституционной монархии
10 августа 1792 года произошло восстание, в результате которого Людовик был свергнут и заключен под стражу по обвинению в предательстве национальных интересов. Законодательное собрание сложило свои полномочия: теперь, в отсутствие короля, нужно было писать новую конституцию. Для этих целей был собран новый законодательный орган — выбранный Национальный конвент, первым делом провозгласивший Францию республикой.

В декабре начался суд, который признал короля виновным в злоумышлении против свободы нации и приговорил его к смертной казни.

Символы

Марсельеза . Марш, написанный Клодом Жозефом Руже де Лилем (военным инженером, по совместительству — поэтом и композитором) 25 апреля 1792 года. В 1795 году Марсельеза стала национальным гимном Франции, лишилась этого статуса при Наполеоне и, наконец, вернула его в 1879 году при Третьей республике. Ко второй половине XIX века стала международной песней левого сопротивления.

Якобинская диктатура, Термидорианский переворот и установление Консульства

Свержение Робеспьера в Национальном конвенте 27 июля 1794 года. Картина Макса Адамо. 1870 год

Alte Nationalgalerie, Berlin

Хронология


Декретом Конвента образован Чрезвычайный уголовный трибунал, который в октябре будет переименован в Революционный трибунал

Создание Комитета общественного спасения

Изгнание жирондистов из Конвента

Принятие Конституции I года, или Монтаньярской конституции


Декрет о введении нового календаря

Термидорианский переворот

Казнь Робеспьера и его сторонников


Принятие Конституции III года. Формирование Директории

Переворот 18 брюмера. Смена Директории Консульством

Несмотря на казнь короля, Франция продолжала терпеть неудачи в войне. Внутри страны вспыхивали мятежи монархистов. В марте 1793 года Конвент создал Революционный трибунал, который должен был судить «предателей, заговорщиков и контрреволюционеров», а вслед за ним — Комитет общественного спасения, который должен был координировать внутреннюю и внешнюю политику страны.

Изгнание жирондистов, якобинская диктатура

Большое влияние в Комитете общественного спасения получили жирондисты. Многие из них не поддержали казнь короля и введение чрезвычайных мер, некоторые выражали возмущение тем, что Париж навязывает свою волю стране. Соперничавшие с ними монтаньяры Монтаньяры — относительно радикальная группировка, опиравшаяся, в частности, на городских бедняков. Название происходит от французского слова montagne — гора: на заседаниях Законодательного собрания члены этой группы обычно занимали места в верхних рядах с левой стороны зала. направили против жирондистов недовольных городских бедняков.

31 мая 1793 года у Конвента собралась толпа, требовавшая исключить из него жирондистов, которых обвинили в предательстве. 2 июня жирондистов отдали под домашний арест, а 31 октября многие из них были гильотинированы по приговору Революционного трибунала.

Изгнание жирондистов привело к гражданской войне. Притом что одновременно Франция вела войну со многими европейскими государствами, конституция, принятая в 1793 году, так и не вступила в силу: до наступления мира Конвент ввел «временный революционный порядок управления». Практически вся власть была теперь сконцентрирована в его руках; на места Конвент отправлял комиссаров, обладавших огромными полномочиями. Монтаньяры, имевшие теперь огромное преимущество в Конвенте, объявляли своих противников врагами народа и приговаривали к гильотинированию. Монтаньяры отменили все сеньориальные повинности и стали распродавать крестьянам земли эмигрантов. Кроме того, они ввели максимум, до которого могли подниматься цены на самые необходимые товары, в том числе на хлеб; для того чтобы избежать дефицита, им пришлось силой отнимать у крестьян зерно.

К концу 1793 года большинство мятежей были подавлены, а ситуация на фронте переломлена — французская армия перешла к наступлению. Тем не менее количество жертв террора не уменьшалось. В сентябре 1793 года Конвент принял «Закон о подозрительных», предписывавший содержать под арестом всех людей, которые не обвинялись ни в каком преступлении, но могли его совершить. С июня 1794 года в Революционном трибунале были отменены допросы подсудимых и их право на адвокатов, а также обязательные допросы свидетелей; для людей, признанных трибуналом виновными, теперь предусматривалось только одно наказание — смертная казнь.

Термидорианский переворот


Весной 1794 года робеспьеристы заговорили о том, что необходима последняя волна казней, которая очистит Конвент от противников революции. Практически все члены Конвента почувствовали, что их жизнь под угрозой. 27 июля 1794 года (или 9 термидора II года по революционному календарю) лидер монтаньяров Максимилиан Робеспьер и многие его сторонники были арестованы членами Конвента, опасавшимися за свою жизнь. 28 июля их казнили.

После переворота террор быстро пошел на спад, Якобинский клуб Якобинский клуб — политический клуб, образованный в 1789 году и собиравшийся в якобинском монастыре. Официальное название — Общество друзей конституции. Многие его члены были депутатами Учредительного и Законодательного собраний, а затем и Конвента; они сыграли большую роль в проводившейся политике террора. был закрыт. Власть Комитета общественного спасения уменьшилась. Термидорианцы Термидорианцы — члены Конвента, поддержавшие Термидорианский переворот. провозгласили всеобщую амнистию, в Конвент вернулись многие уцелевшие жирондисты.

Директория

В августе 1795 года Конвент принял новую конституцию. В соответствии с ней законодательная власть была вручена двухпалатному Законодательному корпусу, а исполнительная — Директории, состоявшей из пяти директоров, которых Cовет cтарейшин (верхняя палата Законодательного корпуса) выбирал из списка, представленного Советом пятисот (нижней палатой). Члены Директории стремились стабилизировать политическую и экономическую ситуацию во Франции, но не слишком успешно: так, 4 сентября 1797 года Директория, пользуясь поддержкой генерала Наполеона Бонапарта, чрезвычайно популярного в результате его военных успехов в Италии, объявила в Париже военное положение и аннулировала результаты выборов в Законодательный корпус во многих регионах Франции, поскольку на них большинство получили роялисты, составлявшие теперь достаточно сильную оппозицию.

Переворот 18 брюмера

Новый заговор созрел внутри самой Директории. 9 ноября 1799 года (или 18 брюмера VIII года Республики) двое из пяти директоров вместе с Бонапар-том совершили переворот, разогнав Совет пятисот и Совет старейшин. Директория также была лишена власти. Вместо нее возникло Консульство — правительство, состоявшее из трех консулов. Ими стали все три заговорщика.

Символы


Триколор. 
В 1794 году официальным флагом Франции стал триколор. К белому цвету Бурбонов, использовавшемуся на флаге до революции, были добавлены синий, символ Парижа, и красный — цвет Национальной гвардии.

Республиканский календарь. 5 октября 1793 года в оборот был введен новый календарь, первым годом по которому стал 1792-й. Все месяцы в календаре получили новые названия: время с революции должно было начаться заново. В 1806 году календарь был отменен.

Лувр-музей. Несмотря на то что некоторые части Лувра были открыты для посещения и до революции, в полноценный музей дворец превратился только в 1793 году.

Переворот Наполеона Бонапарта и установление империи

Портрет Наполеона Бонапарта, первого консула. Фрагмент картины Жана Огюста Доминика Энгра. 1803-1804 годы

Wikimedia Commons

Хронология


Принятие Конституции VIII года, установившей диктатуру первого консула

Принятие Конституции X года, сделавшей полномочия первого консула пожизненными


Принятие Конституции XII года, провозглашение Наполеона императором

25 декабря 1799 года была принята новая конституция (Конституция VIII года), созданная при участии Наполеона Бонапарта. К власти пришло правительство, состоящее из трех консулов, названных прямо в конституции поименно, и избирающееся на десять лет (в качестве единовременного исключения третий консул был тогда назначен на пять лет). Первым из трех консулов был назван Наполеон Бонапарт. В его руках оказалась сконцентрирована практически вся реальная власть: только он имел право предлагать новые законы, назначать членов Государственного совета, послов, министров, высших военачальников и префектов департаментов. Принципы разделения властей и народного суверенитета фактически отменялись.

В 1802 году Государственный совет вынес на референдум вопрос о том, следует ли сделать Бонапарта консулом пожизненно. В результате консульство стало пожизненным, а первый консул получил право назначать себе преемника.

В феврале 1804 года был раскрыт монархический заговор, целью которого оказалось убийство Наполеона. После этого стали возникать предложения сделать власть Наполеона наследственной, чтобы исключить подобное в будущем.

Установление империи
18 мая 1804 года была принята Конституция XII года, утвержденная референдумом. Управление республикой теперь передавалось «императору французов», которым объявлялся Наполеон Бонапарт. В декабре императора короновал папа римский.

В 1804 году был принят написанный при участии Наполеона Гражданский кодекс — свод законов, регулировавший жизнь граждан Франции. Кодекс утверждал, в частности, равенство всех перед законом, неприкосновенность земельной собственности и светский брак. Наполеону удалось нормализовать французскую экономику и финансы: за счет постоянных наборов в армию и в деревне, и в городе удалось справиться с избытком рабочих рук, что привело к повышению доходов. Он жестко расправлялся с оппозицией и ограничил свободу слова. Огромной стала роль пропаганды, прославлявшей непобедимость французского оружия и величие Франции.

Символы

Орел. 
В 1804 году Наполеон ввел новый императорский герб, на котором был изображен орел — символ Римской империи, присутствовавший на гербах других великих держав.

Пчела. Этот символ, восходящий к Меровингам, стал личной эмблемой Наполеона и заменил в геральдических орнаментах цветок лилии.

Наполеондор. 
При Наполеоне хождение получила монета, названная наполеондором (Napoléon d’or, буквально — «золотой Наполеон»): на ней был изображен профиль Бонапарта.

Орден Почетного легиона. Орден, учрежденный Бонапартом 19 мая 1802 года по примеру рыцарских орденов. Принадлежность к ордену свидетельствовала об официальном признании особых заслуг перед Францией.

Реставрация Бурбонов и Июльская монархия

Свобода, ведущая народ. Картина Эжена Делакруа. 1830 год

Musée du Louvre

Хронология

Вторжение Наполеона в Россию

Взятие Москвы

Битва под Лейпцигом («Битва народов»)

Отречение Наполеона от престола, провозглашение королем Людовика XVIII

Обнародование Хартии 1814 года

Побег Наполеона с Эльбы

Взятие Парижа

Битва при Ватерлоо


Отречение Наполеона

Восшествие на престол Карла X


Подписание июльских ордонансов

Массовые волнения


Отречение Карла X от престола


Присяга герцога Орлеанского на верность новой Хартии. С этого дня он стал королем французов Луи Филиппом I

В результате наполеоновских войн Французская империя превратилась в самую могущественную европейскую державу с устойчивой государственной системой и приведенными в порядок финансами. В 1806 году Наполеон запретил всем подвластным ему странам Европы торговать с Англией —в результате промышленной революции Англия вытесняла французские товары с рынков. Так называемая континентальная блокада повредила английской экономике, но к 1811 году вызванный этим экономический кризис затронул всю Европу, в том числе и Францию. Неудачи французских войск на Пиренейском полуострове начали разрушать образ непобедимой французской армии. Наконец, в октябре 1812 года французам пришлось начать отступление из занятой в сентябре Москвы.

Реставрация Бурбонов

16-19 октября 1813 года состоялась битва под Лейпцигом, в которой наполеоновская армия была разгромлена. В апреле 1814 года Наполеон отрекся от престола и отправился в ссылку на остров Эльба, а на престол взошел Людовик XVIII, брат казненного Людовика XVI.

Власть вернулась к династии Бурбонов, но Людовик XVIII был вынужден даровать народу конституцию — так называемую Хартию 1814 года, в соответствии с которой каждый новый закон должен был утверждаться двумя палатами парламента. Во Франции вновь установилась конституционная монархия, но избирательное право было не у всех граждан и даже не у всех взрослых мужчин, а только у тех, кто обладал определенным уровнем достатка.

Сто дней Наполеона

Воспользовавшись тем, что Людовик XVIII не имел народной поддержки, Наполеон 26 февраля 1815 года бежал с Эльбы и 1 марта высадился во Франции. К нему присоединилась значительная часть армии, и меньше чем через месяц Наполеон без боя занял Париж. Попытки договориться с европейскими странами о мире не удались, и ему пришлось снова вступить в войну. 18 июня французская армия была разгромлена англо-прусскими войсками в битве при Ватерлоо, 22 июня Наполеон снова отрекся от престола, а 15 июля сдался англичанам и отправился в ссылку на остров Святой Елены. Власть вернулась к Людовику XVIII.

Июльская революция

В 1824 году Людовик XVIII умер, и на престол взошел его брат Карл X. Новый монарх взял более консервативный курс. Летом 1829 года, пока палаты депутатов не работали, Карл назначил министром иностранных дел крайне непопулярного князя Жюля Огюста Армана Мари Полиньяка. 25 июля 1830 года король подписал ордонансы (указы, имевшие силу государственных законов) — о временной отмене свободы печати, роспуске палаты депутатов, повышении избирательного ценза (теперь голосовать могли только землевладельцы) и назначении новых выборов в нижнюю палату. Многие газеты были закрыты.

Ордонансы Карла X вызвали массовое возмущение. 27 июля в Париже начались беспорядки, а уже 29 июля революция завершилась, основные городские центры были заняты восставшими. 2 августа Карл X отрекся от престола и уехал в Англию.

Новым королем Франции стал герцог Орлеанский Луи Филипп, представитель младшей ветви Бурбонов, обладавший относительно либеральной репутацией. Во время коронации он присягнул на Хартии 1830 года, составленной депутатами, и стал не «королем милостью Божией», как его предшественники, а «королем французов». Новая конституция понизила не только имущественный, но и возрастной ценз для избирателей, лишила короля законодательной власти, запретила цензуру и вернула трехцветный флаг.

Символы

Лилии. 
После свержения Наполеона на смену гербу с орлом вернулся герб с тремя лилиями, символизировавшими королевскую власть уже в Средние века.

«Свобода, ведущая народ» . 
Знаменитая картина Эжена Делакруа, в центре которой изображена Марианна (с 1792 года символизирующая французскую республику) с французским триколором в руке как олицетворение борьбы за свободу, была вдохновлена Июльской революцией 1830 года.

Революция 1848 года и установление Второй республики

Ламартин перед ратушей Парижа отвергает красный флаг 25 февраля 1848 года. Картина Анри Феликса Эммануэля Филиппото

Musée du Petit-Palais, Paris

Хронология

Начало массовых беспорядков


Отставка правительства Гизо


Утверждение новой конституции, закрепившей республиканскую форму правления




Всеобщие президентские выборы, победа Луи Бонапарта

К концу 1840-х годов политика Луи Филиппа и его премьер-министра Франсуа Гизо, сторонников постепенного и осторожного развития и противников всеобщего избирательного права, перестала многих устраивать: одни требовали расширения избирательного права, другие — возвращения республики и введения избирательного права для всех. В 1846 и 1847 году был плохой урожай. Начался голод. Так как митинги были запрещены, в 1847 году популярность приобрели политические банкеты, на которых активно критиковалась монархическая власть и провозглашались тосты за республику. В феврале были запрещены и политические банкеты.

Революция 1848 года
Запрет политических банкетов вызвал массовые беспорядки. 23 февраля премьер-министр Франсуа Гизо подал в отставку. Огромная толпа ждала его выхода из Министерства иностранных дел. Один из охранявших министерство солдат выстрелил - скорее всего, по оплошности, и это дало начало кровопролитному столкновению. После этого парижане построили баррикады и двинулись в сторону королевского дворца. Король отрекся от престола и сбежал в Англию. Во Франции была провозглашена республика и введено всеобщее избирательное право для мужчин старше 21 года. Парламент (вернувший название «Национальное собрание») снова стал однопалатным.

10-11 декабря 1848 года состоялись первые всеобщие президентские выборы, на которых неожиданно победил племянник Наполеона — Луи Наполеон Бонапарт, получивший около 75 % голосов. На выборах в Законодательное собрание республиканцы получили всего 70 мест.

Символы


Баррикады. 
Баррикады возводились на парижских улицах при каждой революции, однако именно в ходе революции 1848 года был забаррикадирован почти весь Париж. В качестве материала для баррикад использовались в том числе запущенные в конце 1820-х годов парижские омнибусы.

Переворот 1851 года и Вторая империя

Портрет императора Наполеона III. Фрагмент картины Франца Ксавера Винтерхальтера. 1855 год

Хронология

Роспуск Национального собрания

Обнародование новой конституции. Изменениями, внесенными в ее текст 25 декабря того же года, была создана Вторая империя

Провозглашение Наполеона III императором французов

Республиканцы больше не пользовались доверием ни президента, ни парламента, ни народа. В 1852 году срок президентских полномочий Луи Наполеона подходил к концу. По конституции 1848 года избираться снова он мог только по истечении следующего четырехлетнего срока. В 1850 и 1851 году сторонники Луи Наполеона несколько раз требовали пересмотреть эту статью конституции, но Законодательное собрание было против.

Переворот 1851 года
2 декабря 1851 года президент Луи Наполеон Бонапарт, опиравшийся на поддержку армии, распустил Национальное собрание и арестовал его оппозиционно настроенных членов. Начавшиеся в Париже и в провинциях беспорядки были жестко подавлены.

Под руководством Луи Наполеона была подготовлена новая конституция, на десять лет продлевавшая президентские полномочия. Кроме того, был возвращен двухпалатный парламент, причем депутаты его верхней палаты назначались президентом пожизненно.

Восстановление империи
7 ноября 1852 года назначенный Луи Наполеоном Сенат предложил восстановить империю. В результате референдума это решение было утверждено, и 2 декабря 1852 года Луи Наполеон Бонапарт стал императором Наполеоном III.

До 1860-х годов полномочия парламента сокращались, а свобода прессы была ограничена, но с 1860-х годов курс изменился. Для того чтобы укрепить свой авторитет, Наполеон начал новые войны. Он планировал отменить решения Венского конгресса и перестроить всю Европу, дав каждой нации собственное государство.

Провозглашение республики
4 сентября Францию вновь провозгласили республикой. Было выбрано временное правительство, возглавил которое Адольф Тьер.

19 сентября немцы начали осаду Парижа. В городе наступил голод, обстановка обострилась. В феврале 1871 года прошли выборы в Национальное собрание, на которых большинство получили монархисты. Главой правительства стал Адольф Тьер. 26 февраля правительство было вынуждено подписать предварительный мирный договор, за которым последовал парад немцев на Елисейских Полях, который многие горожане восприняли как измену.

В марте правительство, не имевшее никаких средств, отказалось выплачивать жалованье Национальной гвардии и попыталось ее разоружить.

Парижская коммуна

18 марта 1871 года в Париже вспыхнуло восстание, в результате которого к власти пришла группа леворадикальных политиков. 26 марта они провели выборы в Парижскую коммуну — совет города Парижа. Правительство во главе с Тьером бежало в Версаль. Но власть коммуны продержалась недолго: 21 мая правительственные войска перешли в наступление. К 28 мая восстание было жестоко подавлено — неделя боев между войсками и коммунарами получила название «Кровавая неделя».

После падения коммуны позиции монархистов вновь усилились, но, поскольку все они поддерживали разные династии, в конце концов была сохранена республика. В 1875 году были приняты Конституционные законы, утверждавшие пост президента и парламент, выбираемый на основе всеобщего избирательного права для мужчин. Третья республика просуществовала до 1940 года.

С тех пор форма правления во Франции остается республиканской, исполнительная власть переходит от одного президента к другому в результате выборов.

Символы


Красный флаг. 
Традиционным республиканским флагом был французский триколор, однако члены коммуны, среди которых было много социалистов, отдавали предпочтение одноцветному красному. Атрибутика Парижской коммуны — одного из ключевых событий для становления коммунистической идеологии — была перенята в том числе и русскими революционерами.

Вандомская колонна. Одним из важных символических жестов Парижской коммуны стало снесение Вандомской колонны, установленной в честь победы Наполеона при Аустерлице. В 1875 году колонна была установлена вновь.

Сакре-Кёр. Базилика в неовизантийском стиле была заложена в 1875 году в память о жертвах Франко-прусской войны и стала одним из важных символов Третьей республики.

Редакция благодарит Дмитрия Бовыкина за помощь в работе над материалом.  

Предыстория

К 1799 году Директория потеряла авторитет в глазах общества. Самый влиятельный деятель умеренно-республиканской партии, директор Сийес , давно уже носился с мыслью о непригодности конституции III года и вырабатывал свой собственный проект государственного устройства, которое должно было, по его собственному мнению, дать устойчивость внутреннему порядку. С этой целью он стал объединять все антидемократические элементы среди тогдашних политических деятелей, не желавших возвращения Бурбонов . Ему удалось расположить в пользу своего плана многих членов обоих советов, которые стали называть себя реформистами.

Переворот

Узнав о планах Сийеса, Бонапарт вошёл с ним в соглашение, и оба очень быстро подготовили государственный переворот, с целью введения новой конституции. Солдаты боготворили Наполеона, генералы, по разным соображениям, не хотели мешать предприятию. Сийес распустил слух об опасном якобинском заговоре и устроил так, что те депутаты совета старейшин, на которых он не рассчитывал или которых боялся, не попали на заседание, в котором предполагалось принять задуманные заговорщиками решения. 18 брюмера (9 ноября) старейшины были созваны в 7 часов утра. Собравшиеся депутаты единогласно вотировали перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу , где оба совета должны были собраться на другой день не ранее полудня. Исполнение этого декрета было возложено на генерала Бонапарта; ему предоставлялось право принять все меры, необходимые для безопасности республики, и подчинялись все местные вооружённые силы; вместе с тем всем гражданам вменялось в обязанность оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны. К нации совет старейшин обратился с особым манифестом, в котором декретированные меры оправдывались необходимостью усмирить людей, стремящихся к тираническому господству над национальным представительством, и тем обеспечить внутренний мир.

Бонапарт, окружённый генералами и офицерами, немедленно отправился на заседание совета, где произнес короткую речь с обещанием поддерживать «республику, основанную на истинной гражданской свободе и на национальном представительстве». Дело было уже сделано к тому времени, когда должно было начаться заседание совета пятисот ; последнему был только сообщен декрет старейшин, и Люсьен Бонапарт, бывший председателем совета, объявил заседание отсроченным до другого дня.

Тем временем по предварительному уговору двое директоров, Сийес и Роже-Дюко, подали в отставку, а третьего (Барраса) к ней принудили: нужно было уничтожить существовавшую в то время исполнительную власть - с выходом в отставку трёх членов директория не могла более действовать. Остальные два директора (Гойе и Мулен) были взяты под стражу.

На другой день в 12 часов дня оба совета собрались в Сен-Клу, совет старейшин - в одной из зал дворца, совет пятисот - в оранжерее, и оба были в большой тревоге. Смятение старейшин увеличилось, когда им дали знать об отставке трёх директоров. В совете пятисот принято было решение поголовного возобновления присяги на верность конституции III года. Узнав об этом, Бонапарт , находившийся в одной из комнат дворца, решился действовать. Совершенно неожиданно явился он в зале совета старейшин и начал говорить о каких-то опасностях, грозящих республике, о необходимости защитить свободу и равенство. «А конституция?» - перебил его один член. «Конституция! - воскликнул генерал. - Но вы её нарушили 18 фрюктидора , вы её нарушили 22 флореаля , вы её нарушили 30 прериаля ! Конституция! На неё ссылаются все партии, и она всеми партиями была нарушена; она более не может нас спасать, потому что её никто более не уважает».

Из залы заседания старейшин генерал отправился в оранжерею, в сопровождении четырёх гренадер . Вид вооружённых людей в собрании представителей народа привел некоторых из них в страшное негодование: они бросились на генерала и стали его толкать к выходу. Бонапарт, совершенно растерявшись, с разорванным платьем, был почти вынесен на руках гренадерами, под крики «вне закона», раздававшиеся в оранжерее. После этого в зал явился генерал Леклерк и объявил:"Господа представители, мы не можем более обеспечивать вашу безопасность, прошу всех покинуть помещение". После этого в зал вошёл Мюрат с гренадёрами.

В этот день в Совете пятисот председательствовал родной брат Наполеона, Люсьен Бонапарт , бывший тоже в заговоре. Это обстоятельство весьма способствовало успеху предприятия. Бонапарт, придя в себя после ужасной сцены в зале, решил бесповоротно разогнать Совет пятисот открытой силой, но предварительно он постарался извлечь из Совета пятисот своего брата, что и удалось ему без особого труда. Когда Люсьен Бонапарт оказался рядом с Наполеоном, тот предложил ему, чтобы он, Люсьен, в качестве председателя обратился к фронту выстроенных войск с заявлением, якобы жизнь их начальника в опасности, и с просьбой «освободить большинство собрания» от «кучки бешеных». Последние сомнения в законности дела, если таковые еще были у солдат, исчезли. Раздался грохот барабанов, и гренадеры, предводимые Мюратом , беглым шагом вошли во дворец.

Согласно показаниям очевидцев, пока грохот барабанов быстро приближался к залу заседаний, среди депутатов раздавались голоса, предлагавшие сопротивляться и умереть на месте. Двери распахнулись, гренадеры с ружьями наперевес вторглись в зал; продолжая двигаться по залу беглым шагом, но в разных направлениях, они быстро очистили помещение. Неумолкаемый барабанный бой заглушал все, депутаты ударились в повальное бегство. Они бежали через двери, многие распахнули или разбили окна и выпрыгнули во двор. Вся сцена продолжалась от трех до пяти минут. Не велено было ни убивать депутатов, ни арестовывать. Выбежавшие в двери и спасшиеся через окна члены Совета пятисот оказались среди войск, со всех сторон подходивших к дворцу. На секунду заглушивший барабаны громовой голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадерам: «Вышвырните-ка мне всю эту публику вон! » (фр. Foutez-moi tout се monde dehors! ), звучал в их ушах не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из них, как мы знаем из воспоминаний, всю их жизнь.

- Тарле Е. В. Наполеон . - М .: Госиздат, 1942.

Государственный переворот был совершен; оставалось только его оформить. Старейшины поспешили отсрочить заседания обоих советов, назначить временное правительство из трёх консулов - Бонапарта , Роже-Дюко, Сийеса - и выбрать комиссию для выработки новой конституции; те же решения немедленно были приняты несколькими десятками членов совета пятисот, собранными в ночь с 19 на 20 брюмера Люсьеном Бонапартом. Этот государственный переворот известен под названием «18 брюмера» и обыкновенно считается концом французской революции.

Литература

Категории:

• История Франции
• Великая французская революция
• События 9 ноября
• Ноябрь 1799 года
• Государственные перевороты
• Наполеон I
• 1799 год во Франции
• Конфликты 1799 года

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Переворот 18 брюмера" в других словарях:

V года (4 сентября 1797 года; фр. coup d État du 18 fructidor an V) переворот во Франции, произведённый для ослабления усилившихся было роялистов. Содержание 1 Сложившаяся ситуация 2 Переворот … Википедия

ПЕРЕВОРОТ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ - – захват правительственной власти посредством заговора или открытого вооруженного восстания. Целью П. г. является или перемена формы и порядка управления, или свержение представителя верховной власти и передача власти др. лицу. Примером первого… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

Переворот 18 брюмера История Франции Портал Франция … Википедия

Французский президент Луи Наполеон Бонапарт в 1851 году Государственный переворот 2 декабря 1851 года переворот, приведший к ликвидации Второй республики и установлению Второй империи во Франции … Википедия

Термидорианский переворот государственный переворот 27 июля 1794 года (9 термидора II года по республиканскому календарю) во Франции, приведший к свержению якобинской диктатуры и установлению Директории (1795 1799). Ход событий во… … Википедия

- («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»,) произведение К. Маркса, в котором на опыте классовой борьбы во Франции в 1848 51 развиваются важнейшие положения исторического материализма, теории и тактики классовой борьбы пролетариата. Работа… … Большая советская энциклопедия

Наполеон Бонапарт Манфред Альберт

18 - 19 брюмера

18 - 19 брюмера

События 18–19 брюмера были в свое время столь полно описаны в известных трудах Альбера Вандаля, что все последующие исследования не могли внести ничего существенно нового в уже известную картину двух драматических дней. Это избавляет от необходимости подробно освещать развитие событий, ставших переломными в жизни страны.

Напомним лишь коротко для понимания последующего важнейшие факты, связанные с переворотом 18–19 брюмера.

В ранние часы не по-осеннему морозного ноябрьского утра к двухэтажному особняку на улице Шантерен стали съезжаться высшие офицеры французской армии. Среди собравшихся были и военачальники, чьи имена знала вся страна: генералы Моро, Макдональд, Бернадот, Лефевр, Бернонвилль…

Странным образом, хотя, казалось, не было приложено заметных усилий, все шло точно, организованно, видимо в полном соответствии с предусмотренным планом. В положенное время к дому Бонапарта собрались все генералы, державшие в своих руках командование вооруженными силами Парижа и страны. В необычно ранний час, между семью и восемью, в Тюильри собрался Совет старейшин под председательством Лемерсье. Сначала малоизвестный Корне сообщил в довольно общих выражениях о грозном заговоре якобинцев, угрожавшем Республике, затем Ренье, депутат от Мерты, предложил, ссылаясь на 102-ю статью конституции, принять декрет о переводе Законодательного корпуса из Парижа в Сен-Клу и о назначении генерала Бонапарта командующим вооруженными силами Парижа и округа. На него же возлагалось осуществление принятого декрета. Не посвященные в заговор депутаты были застигнуты врасплох. Ни у кого не нашлось ни слова возражения. Предложенный Ренье декрет был принят единодушно.

В восемь часов утра (как и должно было быть) к особняку на улице Шантерен подъехала карета; официальные представители Совета старейшин, выйдя из нее, поднялись к генералу Бонапарту и торжественно вручили ему декрет Совета. Генерал не был удивлен; он зачитал вслух декрет и объявил всем собравшимся высшим офицерам, что принимает на себя верховное командование. Теперь все становилось яснее…

Затем генерал Бонапарт на коне, во главе многочисленной, блиставшей генеральскими эполетами, золотым шитьем, плюмажами свиты направился к Тюильрийскому дворцу, где генералов ожидали стянутые туда еще раньше полки. Все шло гладко, без сучка и задоринки, все осуществлялось легко, в точно назначенное время. Из всей большой, сложно задуманной программы не удались лишь две частности.

Казавшийся столь недалеким президент Директории Гойе вопреки ожиданиям проявил сообразительность. Он не попал в западню. В ответ на любезное приглашение на завтрак Жозефины Бонапарт, к которой он обычно проявлял особое внимание, он послал свою жену с целью разведки, а сам не поехал на показавшийся ему подозрительным прием в столь ранний час. Госпожа Гойе, увидев гостиную, кабинет, все комнаты, запруженные генералами, немедленно сигнализировала о том мужу. Гойе понял это должным образом и сразу поспешил к Мулену, а затем вместе с ним к Баррасу. Таким образом, привлечь к заговору большинство членов Директории, что предусматривалось программой, не удалось.

Все старания Бонапарта перетянуть на свою сторону и вовлечь в борьбу Бернадота, чему он придавал большое значение, также не увенчались успехом. Бернадот от всего упорно отказывался: самое большее, на что он соглашался, - оставаться нейтральным наблюдателем.

Итак, намеченная программа не была полностью выполнена. Но вряд ли это могло смущать Бонапарта.

К тридцати годам у него уже был большой военный опыт, он знал, что успех чередуется с неудачами; важно лишь, чтобы последние не перевешивали. Все определит общий ход событий.

18 брюмера развитие событий шло даже лучше, чем он мог ожидать. В Тюильри Бонапарт, сопровождаемый пышной свитой, явился на заседание Совета старейшин. Он произнес краткую, не очень убедительную речь. Он подчеркивал верность республиканским принципам: «…вы издали закон, обещающий спасти страну, наши руки сумеют его исполнить. Мы хотим республику, основанную на свободе, на равенстве, на священных принципах народного представительства». Старейшины постановили прервать заседание до переезда Совета в Сен-Клу. Затем Бонапарт вышел в сад, чтобы произвести смотр войскам. К главнокомандующему в это время протиснулся секретарь Барраса Ботто. Откуда он взялся? Что ему было нужно?

Могущественный директор, считавший себя соучастником (хотя и неизвестно, в какой роли) начавшегося переворота, с утра ожидал известий от Бонапарта. Под разными предлогами Баррас отказывался принимать Гойе, Мулена, немногих посетителей, явившихся к нему в утренние часы. Генерал Бонапарт в глазах Барраса оставался хотя и несколько самонадеянным и даже дерзким порой, но все же вполне управляемым, своим человеком: он, Баррас, вывел генерала в вандемьере на дорогу; он всегда был его старшим наставником; и теперь, естественно, ему, Полю Баррасу, должно было быть приуготовлено подобающее его положению место в новой правительственной комбинации. Так было всегда в прошлом, когда военные чистили конюшни, так было 13 вандемьера, так было 18 фрюктидора, так должно быть и 18 брюмера.

Баррас нетерпеливо прохаживался по своим обширным покоям в Люксембургском дворце, прислушиваясь, не раздастся ли долгожданный звонок.

Но время шло; часовая стрелка уходила все дальше по циферблату; звонка не было, никто не приходил. Баррас не выдержал, он вызвал своего секретаря Ботто и велел ему немедленно бежать в Тюильри, лично переговорить с Бонапартом, сказать генералу, что он, Баррас, не имеет известий, что его это волнует, что он ждет.

Трудно сказать, какие чувства вызвало у Бонапарта неожиданное появление посланца Барраса здесь, в Тюильрийском саду, в решающие часы. Вероятно, та же безошибочная интуиция вдохновенного актера подсказала ему эффектную импровизацию. Те слова, которые он столько раз повторял про себя еще в Египте во время бесконечного плавания на «Мюироне», эти закипевшие гневом слова он мог наконец громко, во весь голос произнести:

«Что вы сделали с Францией, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир; я нашел войну. Я вам оставил победы; я нашел поражения! Я вам оставил миллионы из Италии; я нашел нищету и хищнические законы! Что вы сделали со ста тысячами французов, которых я знал, моими товарищами по славе? Они мертвы!»

Громовым голосом, в неистовом вдохновении, надвигаясь конем на пятящегося в страхе Ботто, перед замершей в сосредоточенном внимании толпой Бонапарт выкрикивал грозные обвинения. Он обращался, конечно, не к жалкому Ботто, не к уже неопасному, побежденному Бар-расу, даже не к этой сочувствующей, взволнованной, завоеванной им толпе. В этот предвечерний час, видя перед собой черные голые ветви облетевшего осеннего сада, тысячи глаз, ожидающе устремленных на него, чувствуя за собой дыхание ждущих его приказа полков, он, верно, ощущал себя на подиуме всемирного форума, на сцене мирового театра; он обращался к миллионной, необозримой - настоящей и будущей - аудитории, он говорил в века.

Вечером 18 брюмера генерал Ожеро, прятавшийся весь день в тени, чтобы издали наблюдать за развитием событий, вышел из своего укрытия, нашел в Тюильри Бонапарта и широко раскрыл свои могучие объятия. «Как, генерал, вы не полагаетесь на вашего маленького Ожеро?!»-воскликнул он. Бретёр и игрок, мечтавший сам сыграть ва-банк, но убедившийся, что счастье приваливает другому, он решил, пока не поздно, примазаться к выигравшему.

Выигрыш к исходу первого дня переворота представлялся уже несомненным. Одна из важнейших задач переворота - свержение власти Директории - была достигнута. Сиейес и Роже Дюко, участники заговора, сложили свои полномочия и открыто примкнули к движению. Сиейее сделал это даже в несколько экстравагантной форме. Пожилой господин, ол, невзирая на свои седины и явное отсутствие кавалерийского опыта, приехал в Тюильри верхом на коне, вызывая живой интерес уличных зевак.

Баррас, оставшись всеми покинутым в своих покоях и убедившись в том, что игра проиграна, без слова возражения подписал принесенный ему Талейраном заранее составленный текст заявления об отставке. Осталось так и невыясненным, положил ли он при этом в карман миллион франков, предназначенный ему в виде отступного, или эти деньги прилипли к пальцам выполнявшего деликатное поручение Талейрана. Похоже на то, что деньги остались у Талейрана: уж очень он расчувствовался при этой сцене. Впрочем, для хода событий это значения не имело.

Гойе и Мулен после недолгого и оставшегося вполне академическим солротивления также подписали заявления об отставке. Директории более не существовало… Совет старейшин и Совет пятисот, прервав свои заседания, должны были 19-го собраться в Сен-Клу. Генерал Бонапарт законным, почти конституционным путем получил командование над всеми вооруженными силами столицы. Он приказал верным ему генералам занять все политически и стратегически важные пункты города. Лан-ну был поручен дворец Тюильри, Мюрату - Бурбонский дворец, Мармону - Версаль и т. д.

Успех переворота был подтвержден косвенным, но важным свидетельством: государственные фонды на бирже поднялись в курсе, усилился приток средств в казначейство.

Но когда Бонапарт 19-го после полудня приехал в Сен-Клу, все пошло совсем по-иному, чем накануне.

За сутки, прошедшие с начала так стремительно развернувшихся событий, депутаты Законодательного корпуса протрезвели. Как это они согласились на то, чтобы запрятать оба Совета в Сен-Клу? Какая была в том необходимость? И о каком заговоре, собственно, идет речь? Где доказательства? И какую цель преследуют, предоставляя широкие полномочия генералу Бонапарту?

В каждом из Советов было немало тайных соучастников переворота. Президентом Совета пятисот оставался Люсьен Бонапарт. Но ни ему, ни другим брюмерианцам, как их стали вскоре именовать, не удавалось взять руководство в свои руки. В обоих Советах, в особенности в Совете пятисот, где преобладали якобинцы, нарастало недовольство, больше того - решимость изменить ход событий. Бонапарт, Сиейес и их приближенные, расположившись в просторных кабинетах первого этажа дворца в Сен-Клу, тщетно ожидали победных реляций о ходе событий наверху - в залах, где заседали Советы. Благодушное настроение, с которым они приехали в Сен-Клу, успокоенные успехами вчерашнего дня, быстро рассеялось. Сообщения со второго этажа были неутешительны. Депутаты обоих Советов не только не спешили формировать новое правительство - чего от них ждали Бонапарт и Сиейес; скорее напротив, они были склонны возносить хвалу прежнему правительству и ставить под сомнение необходимость и даже законность принятых вчера чрезвычайных решений. Более того, вскоре поступило сообщение, что Совет пятисот начал по требованию якобинцев поименное принесение присяги конституции III года.

События принимали непредвиденно опасный для Бонапарта поворот. Присяга конституции III года - то было прямое осуждение дела, начатого 18 брюмера. Сомневаться в этом было нельзя. Неизвестно откуда появившийся Ожеро грубоватым тоном наставника посоветовал Бонапарту поскорее сложить обязанности главнокомандующего. «Сиди смирно, - отвечал Бонапарт, - снявши голову, по волосам не плачут!» Он понимал, что речь идет о его голове, о головах многих.

Он был хмур и решителен.

Но видимо, нервы ему отказали. Потеряв терпение, он быстро поднялся наверх и прошел в зал заседаний Совета старейшин. Он надеялся, очевидно, что личным вмешательством ему удастся ускорить ход событий и придать им должное направление. Председательствующий предоставил генералу слово. Бонапарт произнес длинную, но довольно бессвязную речь. Он оправдывался, повторял, что он не Кромвель, не Цезарь, что ему чужда всякая мысль о диктатуре, что он лишь служит Республике, народу… В то же время, не называя имен, он кому-то грозил… Эта речь не была подготовлена, обдумана, то была импровизация, но она не могла увлечь аудиторию, так как шла вразрез с ее настроением.

Бонапарта прервали; от него требовали точных сведений о заговоре против Республики, доказательств, его подтверждающих, просили назвать имена. Он уходил от прямых ответов; он назвал Барраса и Мулена как зачинщиков, но его объяснения были неопределенны и лишь усиливали сомнения. Чем дальше продолжалось это сбивчивое и все обострявшееся препирательство сторон, тем очевиднее становилась их растущая рознь. Ничего не добившись, Бонапарт покинул заседание старейшин. Спустя несколько минут, сопровождаемый гренадерами, он направился в зал заседаний Совета пятисот. Зачем?

После только что понесенного поражения у старейшин это было труднообъяснимым ходом. На что он мог рассчитывать, направляясь на это собрание, где тон задавали якобинцы, которых он только что обвинял? По-видимому, не холодный рассудок, не трезвый стратегический план определяли его действия в эти минуты. Едва он переступил порог, как его встретил взрыв негодующих возгласов: «Долой диктатора!» «Вне закона!», «Вне закона его!» Как гласил сухой газетный отчет, «весь зал поднялся… Множество депутатов устремляются в центр залы. Они окружают генерала Бонапарта, хватают его за воротник, толкают… Толпа депутатов, поднявшись со своих скамей, кричит: «Вне закона! Вне закона! Долой диктатора!»»

В действительности, судя по другим свидетельствам, ситуация для Бонапарта была еще хуже. Бонапарт в молодости был подвержен мгновенно наступавшим приступам физической слабости; он порой впадал в обморочное или полуобморочное состояние. Вероятно, он не ожидал такого яростного взрыва негодования. Он не стал возражать, не отвечал, даже не сопротивлялся. Видимо, в решающий момент его настиг этот страшный приступ слабости; он был в полуобморочном состоянии. Генерал Лефевр это увидел, понял. С возгласом «Спасем нашего генерала!» он и гренадеры, расталкивая депутатов, вырвали из их рук Бонапарта и выволокли его из зала.

Поддерживаемый солдатами, шатаясь, с залитым бледностью лицом, потрясенный, Бонапарт медленно пробирался в свой кабинет на первом этаже. В течение некоторого времени он не мог прийти в себя Он с трудом переводил дыхание. Его речь была бессвязна. Обращаясь к Сиейесу, он называл его «генералом» Он повторял одни и те же слова. Его покинула энергия, он ни на что не мог решиться. Видимо, в его ушах все еще звучали эти страшные выкрики: «Вне закона!», «Вне закона!» Даже будучи в полуобморочном состоянии, он не мог не понимать значение этих слов: эти два слова привели Робеспьера к эшафоту на Гревской площади.

Мюрат, сохранявший полное хладнокровие и ни на шаг не отходивший от Бонапарта, предлагал простое решение: солдат, он считая, что надо действовать по-солдатски. Что может быть проще?

Но Бонапарт не мог ни на что решиться. Некоторое время он находился в состоянии беспомощности, растерянности. Постепенно приступ слабости миновал, лицу вернулись краски. Но он оставался как бы в оцепенении Может быть, он считал, что все уже проиграно?

Комнаты, примыкавшие к его кабинету, еще недавно заполненные офицерами, депутатами, политическими дельцами, терпеливо ожидавшими его повелительных слов, теперь заметно опустели. Фуше, попадавшийся раньше на глаза, куда-то исчез. У каждого находились какие-то неотложные дела, заставлявшие отлучаться. Большая блестящая свита, окружавшая генерала, шедшего к победе, редела, тускнела. Нельзя было обманываться в значении этих перемен. То были верные предвестники становившегося уже несомненным поражения.

А время шло. Короткий осенний день близился к концу. Начинало темнеть. Десять тысяч солдат с раннего утра стояли под ружьем. Вероятно, они начинали роптать. И можно ли было на них положиться? Известия, поступавшие из зала, где заседали законодатели, становились все тревожнее. Люсьен Бонапарт сообщал, что он не может больше ни за что ручаться. Переворот проваливался, приближалось возмездие.

В последний, критический момент, когда, казалось, все уже было потеряно, к Бонапарту вернулась энергия Он выбежал, вскочил на коня и, сопровождаемый Мюратом и вызванным сверху Люсьеном, начал объезжать войска Он выкрикивал, что его хотели убить, что в Совете пятисот собрались заговорщики, что там угрожают ему, Республике, народу кинжалом «Солдаты, могу ли я рассчитывать на вас?» - повторял один и тот же вопрос Бонапарт, объезжая войска.

Был момент, когда создалось впечатление, что армия колеблется Но Бонапарт и его брат вырвали у солдат возгласы сочувствия Тогда Бонапарт подал знак Мюрату.

Команда была дана. Отряд гренадеров с барабанным боем, с ружьями наперевес, предводительствуемый Мюратом и Леклерком, двинулся в зал заседаний Совета пяти сот Распахнув двери, Мюрат громовым голосом выкрик нул приказ «Вышвырните всю эту свору вон!» В действительности вместо «вышвырните» было сказано еще более грубое, невоспроизводимое на бумаге словцо Генерал из солдат, сын кабатчика, даже в Законодательном корпусе не считал нужным прибегать к парламентским выражениям.

Громившие диктатора в обвинительных речах якобинцы 99 года при звуках барабанной дроби растерялись. Среди них не было людей, подобных якобинцам «вершины» - Ромму и его друзьям, заколовшим себя одним кинжалом, передаваемым из рук в руки Не потребовалось даже выстрелов в воздух Депутаты стремглав выбегали из зала. Не прошло и пяти минут, как Совет пятисот перестал существовать, зал был очищен от депутатов Все оказалось проще, чем можно было ожидать. Это и было, по ходячему выражению тех дней, «искусство выбрасывать депутатов в окошко», которое с таким мастерством показал 19 брюмера отряд гренадеров под командой Иоахима Мюрата.

Переворот был завершен Вслед за Директорией Совет старейшин и Совет пятисот были вычеркнуты из истории.

Впрочем, раньше чем перепуганные насмерть депутаты не существующих больше Советов успели разбежаться, некоторых из них, подвернувшихся под руку солдатам, снова загнали во дворец. Там под диктовку, без слова возражений они приняли постановление о создании временно консульской комиссии в составе Сиейеса, Роже Дюко и Бонапарта и двух комиссий, на которые возлагалась подготовка конституционных законов.

День кончился На город опускалась ночь. Начался дождь - редкий, мелкий осенний дождь, затянувшийся на многие часы. Солдаты, сохраняя строй, расходились по казармам Любопытствующие, случайные прохожие, спугнутые дождем, спешили укрыться в домах. Улицы опустели. На стенах зданий расклеивали объявление, составленное неизвестно когда вынырнувшим министром полиции Фуше, извещавшее парижан о происшедших важных событиях В объявлении сообщалось, что на генерала Бонапарта, разоблачившего контрреволюционные маневры в Совете пятисот, было совершено покушение, но «гений Республики спас генерала»; он возвращается в Париж, а «Законодательный корпус принял все меры, чтобы утвердить триумф и славу Республики».

Шел дождь, и немногие прохожие, лишь взглянув на объявление, шли дальше. Впрочем, вечером, как сообщали газеты, правительственные здания и некоторые частные дома были иллюминированы.

Сиейесу приписывали фразу: «…я сделал 18 брюмера, но не 19-е». Полтораста лет назад ее повторил как нечто вполне достоверное Стендаль. Легенда эта осталась живучей. И в наше время ее можно встретить даже в специальных трудах по истории конституционного права.

Эта версия возникла не случайно: она преследовала вполне определенные цели. 19 брюмера противопоставлялось 18-му. Первый день-18 брюмера - прошел триумфально. 19 брюмера был трудный, тяжелый день, когда, казалось, ход событий двинулся вспять, организаторы переворота были на пороге поражения и вот-вот надо было ожидать, что они будут сметены, растоптаны и уничтожены.

Однако противопоставление 18 брюмера 19-му, рассечение единого, целостного события на два разных насквозь надуманно и искусственно Возможно ли было 19 брюмера без 18-го? Можно ли было остановиться в пределах достигнутого 18-го? Нет, конечно Это было одно-единое, слитное событие, расчлененное только закономерной паузой которую всегда и неотвратимо создает ночь.

Верно то, но не для одного, а для обоих дней - для 18 го и 19-го, что общий план переворота, как сказали бы в наши дни сценарий ленты, был в главном задуман и подготовлен без Бонапарта Бонапарту о нем сообщили, и он принял его без высказанных вслух возражений.

Основная идея сценария была проста и ясна- Власть клики шаткая и неустойчивая власть Директории, должна быть заменена прочным буржуазным порядком, твердой властью, или, иными словами, диктатурой буржуазии. Эта основная идея не была изобретением Сиейеса, или Камбасереса, или Талейрана - она была порождена историческими условиями, само их развитие поставило ее в повестку дня. Это было требование дня, понятно, требование имущих классов - буржуазии, собственнического крестьянства, и именно они в то время и направляли развитие событий.

Однако в приведенных выше словах Сиейеса нетрудно уловить не высказанную прямо, но вполне ощутимую мысль. Переворот был произведен 18-го Сиейесом, а 19-го узурпирован Бонапартом. 18-го власть была в руках Сиейеса, а Бонапарт был только нужной ему шпагой, а 19-го шпага вышла из повиновения: она сама стала властью. За этой мыслью скрывается и иная: 18-го власть была гражданской, 19-го она перешла в руки военных.

И этот ход мыслей призван увести от действительности и породить неправильные представления. Он опровергается прежде всего фактами.

События 18–19 брюмера существенно отличались от ряда родственных им по содержанию событий прежде всего тем, что они были бескровным переворотом. В своем роде это было нечто уникальное в истории Франции. 13 вандемьера правительственная власть, чтобы сломить враждебный ей мятеж, должна была прибегнуть не только к саблям и ружьям, но и к тяжелой артиллерии.

Генерал Бонапарт, командовавший тогда правительственными войсками, расстреливал мятежников картечью. 18 19 брюмера та же правительственная власть при первом же соприкосновении с мятежниками, возглавляемыми на сей раз тем же Бонапартом, рухнула, не произведя ни одного выстрела в свою защиту Не было ни одного убитого или даже раненого с обеих сторон Не было ни одного выстрела! То был действительно переворот «в лайковых перчатках», как принято было говорить в XIX веке

Как это могло произойти? Следует ли объяснять это тем, что мятежников возглавлял генерал Бонапарт? Лишь самые фанатичные поклонники «наполеоновских легенд» решились бы поддержать такую версию Объяснение- этому нужно искать в ином Режим Директории настолько изжил себя, настолько оторвался от всех поддерживавших его ранее социальных сил, что рухнул от первого толчка.

Хорошо, скажет иной читатель, режим Директории действительно изжил себя, он не имел больше сил, чтобы оказывать сопротивление. Но почему против мятежников не восстали истинные республиканцы - «последние якобинцы», люди, искренне преданные демократии и свободе?

Такая постановка вопроса была бы законной, и ее действительно нельзя оставить без ответа. Было бы неверным подстригать всех якобинцев 99-го года под одну гребенку, видеть в них политиков прошлого или фразеров, не способных на смелые действия. Среди участников собраний в Манеже, среди «последних якобинцев» были люди честные, мужественные, готовые идти навстречу опасности Антонель, Феликс Лепелетье, Марк-Антуан Жюльен, Друе, Фике, Фион - бывшие участники бабувистского движения, политические бойцы железного закала, умевшие смотреть смерти в лицо, где они были 18–19 брюмера? Почему они не встали стеной, не преградили путь организаторам переворота? Их голос не был слышен в эти дни, и это не было, конечно, случайным.

Кого должны были бы они защищать? Убийц Робеспьера? Палачей Бабёфа? Душителей народной свободы? Воров и казнокрадов, мздоимцев и спекулянтов, наживших состояния на народной нужде? Преступники, прикрывавшиеся красной тогой народных представителей, были столь чужды и враждебны Республике, чье имя они узурпировали, что ни у одного из истинных демократов не возникало желания сражаться ради сохранения их власти.

Народ, уволенный в отставку, по перефразированному выражению Редерера, оставался в стороне безмолвным зрителем «Последние якобинцы», даже верные своим идеалам, были в растерянности, они не знали, куда идти. После стольких крушений, разбитых иллюзий, обманутых надежд, несбывшихся мечтаний к чему стремиться? Что искать?

Политические блуждания Марка-Антуана Жюльена, так мастерски воспроизведенные В. М. Далиным в его этюде о бывшем юном друге Максимилиана Робеспьера, не были только его личной трагедией. То была трагедия поколения, трагедия двадцатилетних, вступивших в революцию, когда она была уже на ущербе, когда над ней уже поднимался меч термидора.

В решающие часы 18–19 брюмера «последние якобинцы» остались вне борьбы. Иные из них, как, например, Жюльен, поддались даже на время бонапартистским увлечениям; они так хотели увидеть осуществление своих мечтаний, что готовы были принять желаемое за сущее Другие просто отошли в сторону. Они не хотели помогать ни Баррасу, ни Сиейесу, ни Бонапарту; они отдавали себе отчет в том, что основной поток событий проносится где-то в стороне; им нечего было больше делать; они готовы были смешаться с толпой.

Вещи должны быть названы своими именами: переворот 18–19 брюмера не встретил сопротивления народа, он не встретил сопротивления ни справа, ни слева. Этот самый бескровный из всех государственных переворотов был логическим и закономерным этапом послетермидорианской истории.

Эту сторону надо принять во внимание, так как она объясняет, почему в дни 18–19 брюмера не возникла необходимость в диктаторе, в каком-то первом лице, сосредоточившем в своих руках всю полноту власти. И 18 и 19 брюмера, и даже некоторое время спустя власть оставалась коллегиальной. Как уже отмечалось выше, в официальном постановлении 19 брюмера о трех консулах первым был назван Сиейес. Бонапарт, имевший право по алфавиту быть названным первым, оказался в постановлении третьим. Следовательно, формально и 19 брюмера, как и 18-го, первенствовала гражданская власть…

Но если попытка расчленить государственный переворот на два различных акта должна быть отвергнута как противоречащая фактам, то вместе с тем остается бесспорным, что главным действующим лицом переворота и 18-го и 19-го был Бонапарт В руках Бонапарта была вооруженная сила - армия, и это имело решающее значение. Хотя участники переворота и пытались провести его в конституционных формах, успех задуманного обеспечивался тем, что за спиной действующих на парламентской сцене лиц, в тени Тюильрийского сада или парка Сен-Клу, стояли наготове десять тысяч солдат, ожидавших приказа. И когда в Сен Клу выяснилось, что строго легальный вариант не проходит, вмешательство гренадеров в несколько минут решило то, что не удалось достичь уговорами и речами.

Но армия приобретала решающее значение и в более общем смысле В реальных исторических условиях Французской республики VIII года, десять лет спустя после начала Великой буржуазной революции, пять лет после 9 термидора, в обстановке внутренних волнений и войны со второй коалицией утверждение нового буржуазного порядка (а никакой иной, более прогрессивный был тогда невозможен) могло быть осуществлено с помощью армии.

Главным экономическим и социальным содержанием минувших революционных лет было перераспределение собственности и соответственно изменение ее характера. Количественные подсчеты в общенациональном масштабе и сейчас еще не завершены, а локальные исследования показывают множество частных отклонений. Однако общее направление этих процессов не вызывает сомнений. Оно означало победу буржуазной собственности над феодальной, значительное расширение и укрепление капиталистической собственности, создание нового, многочисленного класса свободных крестьян - мелких землевладельцев.

Это перераспределение собственности в глазах современников не представлялось окончательным. Новые собственники, созданные революцией, не были достаточно уверены в прочности приобретенного. Они опасались с должным основанием, что их новую собственность попытается отобрать ее бывший владелец. Семь лет длившаяся война с коалицией европейских держав и роялистские мятежи шуанов доказывали, что эта опасность не устранена, она остается большой, грозной и что для ее устранения или хотя бы ослабления есть только одно средство - вооруженная сила. Новые владельцы - буржуазия и собственническое крестьянство - страшились также опасности слева - «аграрных законов», бабувистского «равенства», возврата к жестокой политике 1793–1794 годов - твердых цен, реквизиции, запрета свободной торговли и пр. Хотя реально на том уровне экономического развития - мануфактурной стадии капитализма буржуазная и крестьянская собственность не могла подвергаться серьезной опасности слева хотя бы потому, что еще не доросли силы для такой атаки, психологически угроза слева казалась не менее страшной, чем угроза справа

Защитить, отстоять и утвердить произведенное перераспределение собственности, укрепить новых владельцев - буржуа, крестьян - в их приобретениях могла только сильная армия. Наконец, в процессе складывания и формирования нового, буржуазного государства вооруженные силы - армия и полиция - становились его существенным элементом.

Так, в конкретно-исторических условиях Франции конца XVIII века самим ходом вещей армия выдвинулась на первое место. В поединке Сиейеса и Бонапарта, незримо для окружающих начавшемся еще до 18 брюмера, с того момента, как они стали союзниками, победа была заранее обеспечена Бонапарту. И до, и во время, и после событий 18 брюмера Сиейес все время находился на первом плане - и Бонапарт легко, без возражений шел на- это, и все-таки истинным руководителем переворота оставался Бонапарт. В его руках была реальная сила - армия, и это все определяло. Поражение Сиейеса было предрешено.

Современники называли событие, положившее конец режиму Директории, «революцией 18 брюмера». Это выражение «революция 18 брюмера» можно было встретить в газетных отчетах и полицейских донесениях, в официальных сообщениях о происшедшем, его употребляли даже люди, далекие от политики; это было первоначально общепринятое обозначение совершившегося.

Революция 18 брюмера… Революция? Но кто же мог в это поверить?

Конечно, и в ту пору находились простаки либо плохо информированные и не разобравшиеся в происшедшем люди, которые склонны были принимать ходячие слова за чистую монету и видеть в событиях 18–19 брюмера какой-то новый шаг в революции или к революции, например, генерал Лефевр - солдат, рубака - писал через не сколько дней после переворота генералу Мортье «Эта удивительная и благородная революция прошла без всяких потрясений Общественное мнение на стороне свободы; повторяются лучшие дни французской революции… Мне казалось, что я снова переживаю 1789 год. На этот раз cа ira, я вам за это ручаюсь» Конечно, то были крайне наивные рассуждения неискушенного в политике генерала из солдат Человек, которого никак не назовешь простаком, Бертран Барер, бывший член Комитета общественного спасения, скрывавшийся в подполье под Парижем, после переворота написал Бонапарту письмо, в котором заявлял о своем присоединении к новому режиму и предлагал консулу проект весьма демократической конституции. Что это означало - пробный шахматный ход многоопытного политического дельца или иллюзии оторванного от жизни человека, вынужденного довольствоваться отрывочными сведениями, проникающими в подполье? Может быть, и то и другое.

Но умонастроения такого рода были все-таки исключением. Большинство современников событий пользовалось выражением «революция 18 брюмера» совсем в ином смысле Для большинства это было лишь общеупотребительной политической терминологией той эпохи «Революция 18 брюмера»? А как же сказать иначе? Ведь и контрреволюционный переворот 9 термидора официально и в политических выступлениях тех лет именовался «революцией 9 термидора» «Революция 9 термидора», «революция 19 фрюктидора», «революция 18 брюмера» Это была условная, обязательная в Республике форма обозначения политических переворотов, завершившихся победой.

Реальное содержание событий 18–19 брюмера оценивалось современниками совсем иначе, чем они звучали в официальной терминологии. Непосредственная реакция имущих классов на государственный переворот была точно зафиксирована в кратком газетном сообщении, опубликованном сразу же после происшедших событий: «Совершившиеся изменения встречены с удовлетворением всеми, кроме якобинцев. В особенности им аплодируют негоцианты; возрождается доверие; восстанавливается обращение; в казну поступает много денег».

В социальном анализе бонапартистского режима эта краткая запись хроникерского дневника три дня спустя после переворота весьма существенна. Впрочем, не было недостатка и в более детальных и обоснованных свидетельствах.

Знаменитый банкир Неккер, один из самых богатых людей Франции, через десять дней после переворота, 28 брюмера, писал своей дочери госпоже де Сталь: «И вот полная перемена сцены. Будет сохранено подобие Республики, а полнота власти будет в руках генерала…Я убежден, что новый режим даст многое собственникам в правах и силе». Бывшему государственному контролеру финансов нельзя было отказать в проницательности.

В статье, опубликованной в «Moniteur» спустя пять дней после переворота и расклеенной в виде плаката на улицах Парижа, приписываемой гражданину Реньо (Regnault), отчетливо формулировались ожидания или, может быть, даже требования, предъявляемые буржуазией к новой власти. Статья ставила коренной вопрос: изменится ли Республика к лучшему? «Будут ли дальше повторять старые ошибки или будут иметь храбрость их признать и исправить? Будут ли и дальше следовать политическим предубеждениям, вводившим в заблуждение наше законодательство, наше правительство? Или окажутся способными понять и найдут силы, чтобы осуществить наконец великие либеральные идеи, твердые принципы, прочные основания общественной организации?»

Что это значило? Статья ясно давала понять, что требует сейчас крупная буржуазия. Она не только осуждала существующий режим «правителей без талантов и принципов», живущих в мире страстей и преступлений, которые они не в силах ни пресечь, ни покарать. Она прямо указывала на то, что должно быть исправлено. Она осуждала «прогрессивные налоги, нарушающие право собственности», бедствия несчастных рантье, тщетно пытавшихся получить причитающееся им из казначейских касс, опустошенных беспорядками и глупостью, гражданскую войну, разоряющую страну. «У нас нет ни конституции, ни правительства; мы хотим и то, и другое… Франция хочет нечто великое и прочное. Отсутствие стабильности ее погубило; она требует устойчивости… Она хочет, чтобы ее представители… были бы мирными консерваторами, а не неугомонными новаторами… Она хочет, наконец, собрать плоды десятилетних жертв». Яснее выразиться было нельзя. Это была программа стабилизации буржуазного строя, требование твердого, прочного буржуазного «порядка».

18 брюмера во внутриполитической истории Франции было, конечно, не революцией, а контрреволюцией Точнее будет сказать, что 18 брюмера означало новый этап в развитии буржуазной контрреволюции, начатый 9 термидора. Связь 18 брюмера с 9 термидора несомненна. Остается и ныне, как и раньше, вполне беспредметным вопрос, охотно задаваемый апологетами нового режима, установленного 18 брюмера: разве Бонапарт не выше Барраса? Разве режим консульства и империи не лучше режима термидорианцев и Директории?

Моральные оценки, всегда субъективные и спорные, вряд ли должны быть привносимы в историческую науку. Важнее сравнительно-оценочных суждений точное определение исторической детерминированности процесса общественного развития. Генетическая связь 18 брюмера с 9 термидора очевидна, ибо оба этих государственных переворота означали определенные ступени в процессе подавления и подчинения народа, с помощью которого буржуазия сломила феодально-абсолютистский строй и пришла к власти.

Мысль Альбера Собуля, утверждавшего, что «брюмер находится на той же линии, что и термидор и восемьдесят девятый год», можно в общем понять. Однако это суждение может быть правильным, если в него будет внесена существенная поправка: эта линия не была неизменной, одной и той же. С 89-го по 94-й год, с 14 июля по 9 термидора революция развивалась по восходящей линии. 9 термидора революция была оборвана, и началось развитие по нисходящей линии - линии буржуазной контрреволюции.

Но если по отношению к французскому народу, пять лет творившему революцию и сокрушившему всех ее врагов, пять лет последующей истории Французской республики (1794–1799 годы) были временем буржуазной контрреволюции, то в международном аспекте, то есть с точки зрения отношений между буржуазной Францией и феодально-абсолютистской Европой, положение было совсем иным. Буржуазная Франция в единоборстве с монархиями первой и второй коалиций выступала, конечно, как передовая, как прогрессивная сила.

Маркс и Энгельс писали в «Святом семействе»: «Наполеон был олицетворением последнего акта борьбы революционного терроризма против провозглашенного той же революцией буржуазного общества… Он завершил терроризм, поставив на место перманентной революции перманентную войну. Он удовлетворил до полного насыщения эгоизм французской нации, но требовал также, чтобы дела буржуазии, наслаждения, богатство и т. д. приносились в жертву всякий раз, когда это диктовалось политической целью завоевания». Нам придется позднее возвращаться к этой замечательной характеристике Наполеона и созданного им режима. В этих сжатых и выразительных формулах Маркса и Энгельса была определена суть наполеоновского порядка. В рассматриваемой связи важно обратить внимание прежде всего на одну лишь сторону. Переворот 18 брюмера закреплял созданное революцией буржуазное общество во Франции и призван был в дальнейшем силой оружия сломить казавшиеся неприступными бастионы феодально-абсолютистского строя в Европе и проложить пути распространению буржуазных отношений на континенте. Л. Н. Толстой был верен исторической правде, когда, начиная свой знаменитый роман сценой политической беседы в салоне фрейлины русской императрицы Анны Павловны Шерер в июле 1805 года, вкладывая в уста Анны Павловны негодующие речи против «гидры революции», которая стала «теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея» 28. Под «этим убийцей и злодеем» фрейлина русской императрицы подразумевала предпочтительно непроизносимое имя Наполеона Буонапарте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.