Женщина больше не должна «украшать собой», считает Елена Стафьева, размышляя о феномене новой женственности, актуальность которой сегодня особенно возросла
« Я бы хотел, чтобы мои платья были "сконструированными", сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали. Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена», - говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).
«То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, - это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, - это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее», - говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.
Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между «в обтяг» и «оверсайз» мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем «тщательно продуманный образ». Любая объективация для нас - зло, а выражение «украшать собой» звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова - да, на английском - sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность - не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.
Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними - вся эволюция моды последних 60 лет, более того - эволюция западного феминизма. Первая цитата - утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая - манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.
И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете
Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, - это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны - почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром - красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и «подчеркнутые изгибы».
Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?
Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция - FW 1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого «красивого», что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии - никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде - итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, - и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход - отказ от всего, «что, по мнению людей, делает женщину красивой», страсть к «странным» винтажным нарядам, увлечение униформой - все то, что и составило фирменный ugly chic, - кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.
В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая «Хиросима-шик» Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: «Я не такая, я - сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling». И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской - интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.
Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциальном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто, а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной - но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.
И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек - Стелла МакКартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле МакКартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии - это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemaire с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности - недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши - никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности - нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик - вполне в его многолетних ремесленных традициях.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах
И в кои-то веки России есть что тут сказать. Говоря о новой женственности и новых девушках, мы можем вспомнить объемные топы-воланы Вики Газинской и ее же широченные брюки-бананы со множеством складок из коллекции грядущей весны. Мы можем назвать Тиграна Аветисяна с его стоящим колом денимом. Но главное, что мы тут можем сказать и показать миру, - Nina Donis. Их цветовые плоскости, их объемы, их полный и принципиальный разрыв со всяческой «красивостью» - это наш символ новой женственности. И самое поразительное - это их феноменальная цельность - эстетическая, этическая, идеологическая - на протяжении примерно 20 лет. И это, конечно, делает их покруче Prada.
Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка - все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности - отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность - условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. «Прохладность» вроде бы антоним к hot - но зато синоним к cool. Так вот - мы хотим быть cool, а не hot!
Калоритные чувственные губки, туфли на в особенности высочайшем каблуке, платьица, облегающие дамские формы… В моду ворачивается подчеркнуто женственный стиль – не с тем, чтоб перевоплотить даму в сексапильный объект, но чтоб дать ей возможность сказать: «Я горжусь своим полом».
Пышноватые формы Скарлетт Йоханссон, колоритная привлекательность Анджелины Джоли, утонченный sex apрeal Диты фон Тиз – сейчас женственность знаменитостей, похоже, освобождается от унисекса, который еще не так давно числился нормой неплохого вкуса. С авансцены моды ушли миниатюризм, вещи без излишеств, пресноватые полутона, стиль без откровенных проявлений гендерной принадлежности.
Сейчас одежка вновь обрела пол, а мы – готовность заявить о нем при помощи своей наружности. «Огромное воздействие на молодежную моду в последние годы оказывали такие поп-звезды, как Леди Гага либо Рианна, – их стиль время от времени находился не просто на грани, да и за гранью фола, – размышляет Дарья Аничкина, директор отдела моды журнальчика ELLE. – И создавалось чувство, что такие неописуемые наряды впрямую несут ответственность за фуррор того либо другого артиста. Закономерно, что после того периода мы смотрим на данный момент возвращение к элегантному женственному виду. И этот «перерыв» на классическую женственность, на мой взор, чувствуется как глоток свежайшего воздуха для всей престижной индустрии».
Свобода пробовать
За прошедшие полста лет отношение дам к собственному виду и телу очень преобразилось под воздействием феминизма. В конкуренции с мужиками дамы для начала освоили наружные знаки мужского пола. Потом наступил черед нейтрального стиля в одежке, лишенного очевидно выраженных гендерных признаков. И совершенно не так давно мы возвратились к женственности – броской, смело заявляющей о для себя. Значит ли это, что на данный момент, на фоне увлечения сверхженственным стилем 50-х годов, к нам неявно ворачивается отношение к даме как к сексапильному объекту? Навряд ли, ведь нынешняя мода уже не так прямолинейна, как ранее: она не диктует неотклонимый для всех стиль, она позволяет выбирать. Сегоднящая акцентированная женственность – это метод сказать: «Я – женщина», но в игровой, опосредованной манере.
«Стиль унисекс в свое время был нужен дамам для того, чтоб уйти от неравенства прошедшего, заявить о для себя как о полноправных членах общества, достигнуть почтения со стороны мужчины, – гласит гештальт-терапевт Мария Андреева. – Сейчас же, когда дама подчеркивает одежкой свою гендерную принадлежность, она не перестает быть равноценным деловым партнером, к которому относятся серьезно и с почтением. Таковой стиль – символ убежденности внутри себя, в том, что она может для себя его позволить без риска пошатнуть свою репутацию и показаться «несерьезной». Ей уже не надо обосновывать, что она не ужаснее парней, одеваясь для этого в «их» одежду».
«С недавнешних пор я стала временами носить облегающую юбку и красить губки ярко-красной помадой, – с ухмылкой ведает 34-летняя Алла. – 1-ый раз мне было очень не по для себя, чувства были непривычными. Я боялась, что в кабинете коллеги отнесутся ко мне саркастически, ведь ранее мой стиль был довольно-таки невыразительным. Но никто не иронизировал в мой адресок. Напротив, мой жест оценили, и с того времени я уже не чувствую себя неудобно, когда заместо брючного костюмчика надеваю время от времени вот таковой, чуток провокативный, наряд. В нем я выгляжу истинной «вамп», хотя я совершенно не роковая женщина». Конкретно в этом колере здоровой самоиронии и состоит разница меж нашими современницами и поколениями наших бабушек и матерей. То, что для их было следованием диктату моды, которая тогда не подразумевала отступлений от «генеральной линии», для нас становится своим выбором и возможностью выразить себя.
«Женщина совместно с недлинной юбкой и каблуками примеряет на себя новейшую роль, которая позволяет ослабить внутренние барьеры, состоящие из представлений «можно – нельзя», «допустимо – недопустимо», «приемлемо – неприемлемо», – гласит психолог Ольга Лови. – И получает возможность укрыться в этой роли от вероятных болезненных разочарований нового опыта. Не один раз был описан этот парадокс: когда человек играет роль, ему не так жутко и постыдно потерпеть беду, как если б он действовал «по-настоящему». Так он охотнее готов пробовать новое, расширять собственный опыт».
Нравиться для себя
«В старших классах школы нам разъясняли: та, кто красится и носит
мини, – нехорошая девченка, она не сумеет получить образования и окажется в конечном итоге проигравшей, – вспоминает 36-летняя Татьяна. – В подростковом возрасте я не в особенности переживала о том, как я одеваюсь: было принципиально поступить в институт сходу после школы, и это занимало все мои мысли, как на данный момент все мысли занимает работа. Но годом ранее я увлеклась танцами. Совместно с желанием прекрасно двигаться пришла и смелость одеваться ярче. Сейчас мне охото надеть платьице либо колоритную юбку, туфли на каблуке, сделать мейкап и прическу – я знаю, что этим я никак не поставлю под опасность свою профессиональную состоятельность».
В отличие от журнальных красоток 1950-х, женственные дамы эталона 2010 года не собираются отрешаться от собственных достижений и независимости. Для многих из их акцентированная женственность – это сначала метод нравиться самим для себя, напоминая для себя и окружающим о том, что они остаются дамами, хотя уже издавна вровень с мужиками достигают карьерных высот и без помощи других устраивают жизнь. Вобщем, тех, кто одевается откровенно женственно – носит юбки и каблуки, подчеркивает фигуру, пользуется колоритными цветовыми контрастами, делает приметный мейкап, – часто подозревают в том, что они манипулируют окружающими, провоцируя в мужиках присущее им рвение доминировать и низводя себя до уровня сексапильного объекта.
Меж тем, стремясь «выглядеть как женщина» и быть вожделенной, такая дама совсем не позиционирует себя как добычу либо как пассивное приложение к мужчине-завоевателю. Так как она знает – этот подчеркнуто (время от времени даже очень) женственный образ, который она примеряет на себя, – всего только образ, с которым можно играть. «Мы живем в эру непрерывных культурных и соц перемен, – гласит Ольга Лови. – Прежние образы устарели, прежние нормы не отвечают сегодняшнему моменту. Осознанная игра с различными ролями – один из наилучших методов выработать новейшую идентичность».
«Мы заявляем о для себя как о свободных людях»
О том, почему подчеркнуто женственный, сексапильный стиль одежки сейчас мы все почаще лицезреем как тренд не только лишь в haute couture, да и в уличной моде, размышляет историк моды Ольга Вайнштейн. Ранее сочетание красноватого и темного, выделяющий фигуру силуэт, бархат, шелк и другие тактильно приятные материалы – все это вызывало у окружающих настороженную реакцию. Одетая так дама воспринималась как «дама с определенными намерениями». На данный момент этот стиль растерял собственный конкретный посыл, и даже деловая дама может надеть на работу обтягивающую юбку и сделать броский мейкап. Феминистки первой и 2-ой волны считали, что схожий стиль одежки превращает даму в сексапильный объект. Но у нынешнего постфеминизма реакция на этот откровенно эротический стиль еще мягче. В 1997 году узнаваемый литературный критик и феминистка Элейн Шоуолтер опубликовала в южноамериканском Vogue получившую широкий резонанс статью, где высмеивалось критичное и криводушное отношение к моде, бытующее в институтской среде США (где обычно популярны левые политические взоры). Сейчас уже ясно, что дама обязана иметь свободу выбора, и если у нее появляется желание в одежке выделить собственный пол, то это гласит о ее женской силе, а совсем не о намерении выступить в роли соблазнительницы.
На данный момент уже не требуется носить мешковатый комбинезон для того, чтоб заявить окружающим: «Я не сексапильный объект, а личность». Тем паче что сегодняшний женственный стиль воспринимается несколько в кавычках. Мы лицезреем иронию в сложносочиненных нарядах, «умный» эротизм с рефлексией, который реализуется в тенденции «сочетать и смешивать».
Эротический стиль находится в одежке кусками, цитатами, репликами, в самых внезапных композициях. Дама показывает свою свободу, свое право на то, чтоб действовать по настроению. Постмодернизм пришел и в моду. В постмодернистской литературе создатель не озвучивает свою позицию, предоставляя тексту возможность выражать сходу несколько точек зрения сразу. То же самое происходит и в моде, которая допускает сочетание в одном наряде частей различного стиля. Мы заявляем о для себя как о свободных людях. И феминизм преодолел собственный категоричный подход: сейчас признается, что люди не должны играть по навязанным им правилам.
В духе протеста
«Я всю жизнь носила джинсы с пуловерами и пиджаками, а сейчас мне охото надеть легкое платьице, туфли, роскошный пиджак, – признае
тся 46-летняя Екатерина. – Ранее я красилась едва-едва, стараясь смотреться натурально, на данный момент же я больше не выхожу на улицу без помады. Я считаю, что с годами «естественный» вид выдает недочет юной свежести, а образ «элегантной дамы» опять делает меня симпатичной. Не считая того, женственная одежка подчеркивает плюсы дамского тела». В этой новейшей сверхженственной тенденции, считает философ Изабель Кеваль, звучит протест против эталона идеального, «диетического» тела, который владычествовал над разумами в последние 10-ки лет. Также наше желание принимать свое тело таким, как есть: ведь новый стиль его только оформляет, но не пробует поменять. «Эта мода не оставляет флегмантичными и юных дам тоже, – пишет она. – В том числе и поэтому, что они не желают идти по стопам собственных матерей, вечно обеспокоенных своим весом»*. Но если дама живет в гармонии со собственной женственностью, то нуждается ли она в переодеваниях?
Психотерапевт Изабель Королицки лицезреет в стремлении выставить напоказ знаки собственной половой принадлежности некую неадекватность человека собственному «Я». «В этом звучит довольно инфантильный мотив переодевания, оно быстрее призвано показать миру «ненастоящего себя», а не показать свои настоящие желания, – выражает колебание психотерапевт. – Следуя готовым кодам, мы лишаемся способности находить и выражать свою индивидуальность».
Возраст тестов
17-летняя Аня, фанатка Диты фон Тиз, носит перешитое бабушкино пальто «под леопарда» и каракулевый ридикюль. Аня гласит, что не желает смотреться как ее мама, другими словами «слишком нейтрально», очень невыразительно и в конечном счете «бесполо». «Для ребенка принципиально заявить свою «инаковость», собственный протест против имеющихся канонов, – комментирует гештальттерапевт Мария Андреева. – Детям принципиально выйти из положения послушливого малыша, строить свою жизнь по-своему, а не по образчикам родителей. В этом возрасте девченка становится дамой – и она еще не знает, какая она. А поэтому это время тестов со своим стилем». Юные дамы в поиске собственной женственности подыскивают для себя целую гамму образцов – не столько для того, чтоб их копировать, сколько для того, чтоб играть их различными гранями.
В поисках различий
Явление, которое америкосы именуют «regendering» – новое определение гендерных ролей, – может быть, знаменует собой и возникновение новых методов выстраивания отношений меж мужиком и дамой. «Ко мне приходит огромное количество дам старше 30 лет, которые стремятся отыскать по-настоящему мужественных парней, – ведает Изабель Королицки. – Они ждут, что эти мужчины будут нести в жизнь свою мужественность, как сами они интенсивно воплощают свою женственность – уважая и различия, и равенство полов. Они как будто утверждают: «Я желаю созидать рядом с собой реального мужчину, ведь я – реальная дама!»
Этим новым представлениям о женственности отвечают, как будто в зеркальном отображении, и некие мужчины, которые поновому понимают и показывают свою мужественность. Две именитые пары – Моника Беллуччи и Венсан Кассель, Анджелина Джоли и Брэд Питт. Две в высшей степени женственные дамы, в каких ясно ощущается сила, и двое в высшей степени мужественных парней, в каких угадывается чувствительность. Это, естественно, прекрасный образ.
Но действительность всегда – и к счастью – не так однозначна. Ведь новые, современные черты и женственности, и мужественности мы поновой определяем вновь и вновь – безпрерывно меняя наши роли, осознавая желания, всегда дальние от облегченных схем и карикатур.
Что произнес бы об этом Фрейд
Женственность — загадка сфинкса. Но психоанализ кое-что знает о том, как ребенок становится дамой. Я выстроил свою теорию вокруг зависти дамы к члену. Отсюда берет начало ее нарциссизм, более мощная потребность быть возлюбленной, чем обожать. Дама так волнуется о собственной наружности, так как краса кажется ей компенсацией за обделенность членом. Вобщем, я не мог учитывать, что дамский орган, клитор, подчиняется другим законам, ежели член. Вообразить такое венскому врачу-еврею в конце XIX века было невообразимо. С того времени «мои» величавые истерички пропали – девицы больше не склонны к таким театральным эффектам. Умопомрачительно, что они так свободны: они не страшатся собственных желаний, их не сковывает взор отца. Потрясающая революция!»
Создатель — Наталья Балынина
Все с течением времени меняется, в том числе и самые, казалось бы, незыблемые понятия, такие, например, как женственность.
Однако на деле все оказывается намного сложнее, и то, что мы считаем женственным сегодня, совсем недавно таковым не являлось. Что же изменилось за тысячелетия существования на земле человечества, разделенного на два пола?
Условно историю женственности можно разделить на три этапа: первая женщина, или женщина недооцененная; вторая женщина, или женщина, вызывающая восторги, и третья женщина, или женщина индетерминированная, или неопределенная (Жиль Липовецкий, «Третья женщина»). Чем характеризуются эти категории?
Первобытное общество не придавало женской красоте того значения, которое мы придаем сегодня. Более того, само понятие «прекрасный пол» появилось совсем недавно – на заре новой эры. А до этого времени мужчины вовсе не уделялось больше места нежели описанию женской красоты. Древние женщины, безусловно, имели определенный общественный статус, но он никак не был связан с восхищением их красотой – все, что требовалось от женщины на протяжении сотен и тысяч лет, это воспроизведение человеческого рода. Да, женщин наделяли божественными силами, воздавали им хвалы, но только как носительницам уникального умения – рожать детей. Женщины были символами плодородия и богатства, но никогда красоты.
Внешность женщины начала играть значимую роль в ее жизни лишь пару тысяч лет назад, когда древние греки создали в своих мифах легенды о прекрасных и отчасти опасных женщинах-богинях, имевших власть над простыми смертными. Основное, чем отличались жительницы Олимпа от всех остальных, была именно их внешность, слепившая своей красотой. С этого момента женская красота становится символом превосходства над другими, давая женщине определенные возможности добиваться желаемого лишь за счет своей внешности.
На протяжении веков, женщинам посвящали произведения искусства и отдавали за них жизнь. Именно в этот период появляется так называемый образ «женщины-вамп»: красивой и опасной, недоступной и манкой. «Молот ведьм», свирепствовавший в Европе в средние века работал по принципу уничтожения генофонда нации: ведьм определяли по внешним признакам, это, как правило, были красивые женщины, которые привлекали к себе внимание многих мужчин и вызывали зависть у других женщин. Это были умные и самостоятельные женщины, знакомые с основами медицины и умевшие лечить больных, за что и считались колдуньями. Красивая женщина в этот период становится символом зла и несчастий, и с ней начинают активно бороться. Таким образом, совсем недавно воспетые в стихах и песнях красавицы становятся изгоями общества.
По окончании темных веков наступает век золотой, в котором женщина снова может почувствовать себя в безопасности, и вновь возвеличивание ее красоты возносится на новый уровень: , но у нее еще долго не появится возможности реализовать себя, отныне и на несколько веков вперед женщина может только вдохновлять.
Однако с наступлением ХХ века все начинает меняться. Две мировых войны доказали, что, способна обеспечивать не только себя, но и всю промышленность, работая на заводах и в поле, прокармливая воюющую армию и растущих детей и создавая оружие для военных нужд. Все эти неожиданные для женщин факты стали основой революции, совершившейся в умах представительниц теперь уже окончательно прекрасного пола, и дамы начали бороться за равенство с мужчинами, упустив тот факт, что равенство между полами невозможно в принципе. Отвоевав себе право на выбор, будь то возможность выбирать замужество или гражданский брак, партнера для сексуальных отношений и количество детей, женщины забыли о своих внутренних потребностях. Получив право без осуждения общества заниматься бездуховным ни к чему не обязывающим сексом, женщины не учли, что такой секс не принесет им никакого удовольствия, потому что внутренние глубинные потребности женщины требуют романтической привязанности к партнеру для получения того наслаждения, которое получают мужчины, занимаясь быстрым сексом.
А что же мы наблюдаем сегодня, когда за окном третье тысячелетие. Кто она сегодня – женщина?
Самое, пожалуй, главное, что смогли понять женщины, живущие сегодня, это то, что бороться со своей природой бессмысленно. Наверное, сегодняшний день можно считать началом эпохи по-настоящему свободного выбора женщины, а не навязанного обществом, модой или псевдо-моралью мнения. Сегодня женщина понимает, что любить себя нужно независимо от того, как к ней относятся окружающие. Понимает, что если она не хочет иметь детей, то это не ненормально и что она имеет на это право. А если хочет: , большой дом – то это также вполне нормально, не стыдно и вовсе не говорит о том, что она не способна реализовать себя. Сегодня женщины смеются над стандартами красоты, которые им по-прежнему пытается навязать глянец. Сегодня женщины, наконец, смирились с тем, что они не способны работать так же много, как это делают мужчины, и они свободно заявляют об этом своим работодателям, отстаивая свое право работать отведенные 8 часов в день и не бояться быть уволенной, потому что отказалась остаться после работы. Одним словом, сегодняшняя женщина старается перестать задумываться о том, какой она должна быть, и пытается стать такой, какой она быть хочет.
О том, почему мы хотим быть cool, а не hot, рассуждает колумнист Buro 24/7 Россия Елена Стафьева
"Я бы хотел, чтобы мои платья были "сконструированными", сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали. Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена", - говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).
"То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, - это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, - это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее", - говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.
Миучча Прада
Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается "подчеркивать изгибы", кто морщится от слова "пушап", кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между "в обтяг" и "оверсайз" мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем "тщательно продуманный образ". Любая объективация для нас - зло, а выражение "украшать собой" звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова - да, на английском - sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность - не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.
Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними - вся эволюция моды последних 60 лет, более того - эволюция западного феминизма. Первая цитата - утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая - манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.
МЕЖДУ "В ОБТЯГ" И "ОВЕРСАЙЗ" МЫ ВЫБИРАЕМ ОВЕРСАЙЗ, СТАРАЕМСЯ ИЗБЕГАТЬ ВЫСОКИХ КАБЛУКОВ, НЕ ЖЕРТВУЕМ ПОВСЕДНЕВНЫМ КОМФОРТОМ И НЕ ЗНАЕМ ОПРЕДЕЛЕНИЯ СТРАШНЕЕ, ЧЕМ "ТЩАТЕЛЬНО ПРОДУМАННЫЙ ОБРАЗ".
Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, - это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны - почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром - красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и "подчеркнутые изгибы".
Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?
Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция - FW/1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого "красивого", что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии - никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде - итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, - и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход - отказ от всего, "что, по мнению людей, делает женщину красивой", страсть к "странным" винтажным нарядам, увлечение униформой - все то, что и составило фирменный ugly chic, - кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.
ЖЕНЩИНА, НАДЕВАВШАЯ "ХИРОСИМА-ШИК" КАВАКУБО ИЛИ ПРОНЗИТЕЛЬНО НЕЛЕПЫЕ ВЕЩИ МАРЖЕЛЫ ПОСРЕДИ ГЛАМУРА 80-Х И 90-Х, КАК БЫ ГОВОРИЛА: "Я НЕ ТАКАЯ, Я - СЛОЖНАЯ, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ, РАФИНИРОВАННАЯ, Я ВЫШЕ ВСЕГО ЭТОГО BLING-BLING". И В ЭТОМ БЫЛА ОЧЕВИДНАЯ ЭЛИТАРНОСТЬ.
В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая "Хиросима-шик" Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: "Я не такая, я - сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling". И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской - интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.
Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциональном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто, а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной - но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.
Первая подиумная коллекция Фиби Файло для Céline, весна/лето - 2010
И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек - Стелла Маккартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле Маккартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии - это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The Row, Pre-Fall - 2015
Hermès, осень/зима - 2015
The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemarie с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности - недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши - никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности - нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик вполне в его многолетних ремесленных традициях. ПРИТЯГАТЕЛЬНЫМИ СТАНОВЯТСЯ НЕ МАКСИМАЛЬНОЕ ПОДЧЕРКИВАНИЕ ВТОРИЧНЫХ ПОЛОВЫХ ПРИЗНАКОВ В СТИЛЕ КАРДАШЬЯН, А АНДРОГИННОСТЬ И ДАЖЕ ГЕНДЕРНАЯ АМБИВАЛЕНТНОСТЬ - УСЛОВНО ГОВОРЯ, НЕ ТВЕРДОКАМЕННАЯ ГРУДЬ В ДЕКОЛЬТЕ, А СОСКИ, ЧУТЬ ЗАМЕТНЫЕ ПОД НАГЛУХО ЗАСТЕГНУТОЙ РУБАШКОЙ. Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка - все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности - отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность - условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. "Прохладность" вроде бы антоним к hot, но зато синоним к cool. Так вот - мы хотим быть cool, а не hot!
Все это пока малопостижимо для женщин старой закалки и для девушек, которые оценивают вещи по принципу "а что скажет мой молодой человек". Но суть новой женственности как раз в том, чтобы не жертвовать своим интеллектуальным и человеческим обликом ради социокультурных клише и традиционных гендерных ролей - и не требовать жертв от других. Мы не хотим ничего "украшать собой" - мы хотим быть самими собой. Вы же вольны остаться в своих бандажных платьях, если именно в них ваша суть. Потому что новая женственность - это не борьба со старой, это великая свобода от всяких клише и предрассудков. Для всех и для каждого.
Загрузка...
